Расправа Вильгельма с Асклетином воплощала в себе дух предстоящей кампании. Она ни в коем случае не была продолжением, в больших масштабах, миротворческих мероприятий минувшего года. Готовилась новая операция, более наступательная, нежели оборонительная, заново продуманная и спланированная, – массированный удар силами армии и флота Сицилийского королевства по самому слабому месту врага – апулийской «пяте». В последние дни апреля армия переправилась на материк и двинулась маршем через Калабрию, в то время как флот пересек проливы и затем повернул на северо-восток к Бриндизи.

Бриндизи уже в течение трех недель находился в осаде. Византийцы, полагаясь, как всегда, на подкуп и предательство, сумели войти во внешний круг города; но королевский гарнизон в цитадели оказал им решительное сопротивление, и их продвижение в Апулии, по крайней мере, на время приостановилось. Это было лишь последнее из препятствий, с которыми греки столкнулись за истекшие несколько месяцев. Во-первых, из-за возрастающего высокомерия Михаила Палеолога они постепенно утратили доверие и расположение нормандских мятежников; кончилось тем, что Робер из Лорителло в негодовании покинул византийскую армию. Затем сам Палеолог скоропостижно умер в Бари. При всей своей заносчивости он был блестящим военачальником, и его смерть стала тяжелым ударом для его соотечественников. Его преемник Иоанн Дука продолжил военные операции и даже примирился с графом Лорителло, но прежнего доверия между союзниками уже не было, и боевой настрой 1155 г. безвозвратно исчез.

И вот теперь в византийский лагерь пришла весть, что огромная и мощная сицилийская армия выступил в поход под предводительством самого короля Вильгельма. Вновь греки столкнулись с тем, что соратники их покинули. Наемники выбрали, как подобает наемникам, самый тяжелый момент, чтобы потребовать невозможного повышения платы; получив отказ, они исчезли в массовом количестве. Робер из Лорителло дезертировал во второй раз, уведя своих людей и большинство своих соотечественников. Дука, оставшись только с небольшим войском, которое он и Палеолог привели с собой, пополненным подкреплениями, прибывшими через Адриатику в течение последних восьми или девяти месяцев, понимал, что его армия жестоко уступает противнику в численности.

Первым подошел сицилийский флот, и в следующие несколько дней Дука еще держался. Вход в залив Бриндизи представляет собой узкий пролив, не более ста ярдов шириной. Двенадцать веков назад Юлий Цезарь преграждал здесь путь кораблям Помпея; теперь Дука, следуя той же тактике, выстроил в ряд четыре судна под своим командованием поперек входа в пролив и поставил хорошо вооруженные подразделения пехоты на каждом берегу. Но когда спустя пару дней с запада подошла армия Вильгельма, надежды византийцев рухнули. Атакуемый одновременно с суши, моря и из цитадели, Дука не мог надеяться удержать стены; он и его люди оказались в ловушке.

В последовавшей краткой и кровавой битве греки потерпели сокрушительное поражение. Сицилийский флот расположился на мелких островах при входе в залив и действенно пресекал любые попытки спастись морем. Дука и другие уцелевшие греки попали в плен. За один день 28 мая 1156 г. все, чего византийцы достигли в Италии в минувшем году, кануло в небытие, словно его и не было.

Вильгельм обращался с греческими пленниками в соответствии с принятыми обычаями; но к собственным мятежным подданным не ведал жалости. Это был другой урок, усвоенный им от отца. Предательство, особенно когда речь шла об Апулии, где оно было у людей в крови, не заслуживало снисхождения и прощения. Из бывших мятежников, попавших ему в руки, только счастливчики попали в тюрьму. Остальные были повешены, ослеплены или брошены в море с привязанным на шею камнем. Король первый раз с момента восшествия на престол появился в Апулии, и он решил, что апулийцы должны хорошенько запомнить его визит. Из Бриндизи он отправился в Бари. Год назад барийцы с готовностью связали свою судьбу с Византией; теперь им предстояло расплатиться за измену. Горожане медленно выходили из своих домов, чтобы пасть в ноги своему повелителю и просить его о милости. Но их мольбы были тщетны. Вильгельм только указал на груду щебня на том месте, где до недавнего времени стояла цитадель. «Как вы не пожалели мой дом, – сказал он, – я теперь не пожалею ваши». Он дал горожанам два дня на спасение имущества, на третий день Бари был разрушен. Только кафедральный собор, церковь Святого Николая и несколько меньших церквей остались стоять.

«И так случилось, что от величественной и прославленной столицы Апулии, могущественной и богатой, гордой благородством своих граждан и восхищавшей всех красотой своей архитектуры, осталась груда камней». Итак, восклицает Гуго Фальканд несколько напыщенно, города больше не было. Еврейский путешественник Бенджамин из Туделы, писавший годом или двумя позже, выразился более лаконично: «От Трани день пути до Бари, большого города, который разрушил король Вильгельм Сицилийский; после этого ни евреи, ни христиане там теперь не живут».

Это был старый урок – урок, к которому история южной Италии служила самоочевидным примером и который государи средневековой Европы, тем не менее, не могли усвоить: отдаленные земли, где существует организованное противодействие со стороны местного населения, нельзя завоевать силами временных военных контингентов. Первый натиск дается легко, особенно когда он сопровождается подкупом и щедрыми пожалованиями недовольным местным жителям, трудности начинаются, когда требуется закрепить достигнутые успехи. Здесь не поможет никакое золото. Нормандцы преуспели только потому, что пришли в южную Италию как наемники и остались как поселенцы, но и в этих условиях на решение задачи у них ушла большая часть столетия. Когда они пускались в авантюры – такие, как вторжения в Византийскую империю Роберта Гвискара и Боэмунда, – даже они были обречены на провал. В Северной Африке, заметим, они достигли большего – хотя Североафриканская империя существовала недолго. Но когда речь идет о южной Италии, мы не находим исключений из старого правила. В его неоспоримости убедились на собственном печальном опыте пятеро из восьми правителей, занимавших трон Западной империи в прошедшие полтора века, – совсем недавно Лотарь и Фридрих Барбаросса. Теперь настала очередь Восточной империи и Мануила Комнина.

Но греки и барийцы были не единственными пострадавшими. Вильгельм повел свою торжествующую армию через Апеннины на запад, и его приближение вызвало общую панику среди вассалов, недавно вернувшихся из изгнания. Некоторые поспешно бежали к папскому двору; другие, как граф Лорителло, спаслись в Абруццо, чтобы в грядущие годы периодически разжигать мелкие очаги смуты. Однако их предводителю князю Роберту Капуанскому не повезло. Он тоже бежал в надежде добраться до Папской области; но, как раз когда он уже на пути к своей цели пересекал Гарильяно, его схватил граф Ришар Аквилийский и доставил королю. Этим предательством – он был одним из вассалов князя Капуи и долгое время его товарищем по изгнанию – граф Ришар спас свою шкуру. Роберта отослали в цепях в Палермо, где ему выкололи глаза по приказу короля.

Ему посчастливилось сохранить свою жизнь – жизнь, которая в течение тридцати лет была посвящена подрывной деятельности и мятежам. Один из главных королевских вассалов, который за четверть столетия до того в редком приступе преданности возложил корону на голову Рожера II, самый богатый и могущественный властитель после самого короля, он мог стать оплотом монархии. В его силах было принести в южную Италию стабильность и мир, в которых она так сильно нуждалась. Но он выбрал другой путь. Дважды ему приходилось капитулировать; дважды он получал прощение от короля. Он исчерпал свой кредит. Если дни последнего князя Капуанского закончились во тьме, он мог винить только самого себя.