— С летным полем сложнее. Ангары находятся под мощной защитой, огражденный периметр тщательно патрулируют. Гражданских за ограду не пускают. Однако есть ахиллесова пята…

Мари-Луиз сковало страшное предчувствие. Она догадывалась, к чему ведет Виктор, отчаянно отрицала это и вопреки всему надеялась, что ошибается. Когда Виктор продолжил, его голос бестелесным эхом разнесся в пространстве.

— …Личный состав, пилоты, которые расквартированы в городе. Это не пушечное мясо, а отлично подготовленные профессионалы, потеря которых станет для немцев ощутимым ударом. Одного поселили с Мари-Луиз и ее отцом — этот немец будет легкой мишенью, потому что каждый день ездит из Монтрёя в Ле-Туке и обратно. Место, где шоссе проходит под железной дорогой, идеально подходит для засады. У нас есть выбор: прихватить его вечером, по пути на аэродром, или рано утром, когда он будет возвращаться. За эту операцию отвечает Этьен. Этьен?

Этьен принял эстафету.

— Я предпочел бы раннее утро. Лучше всего, на мой взгляд, взорвать бомбу под мостом; тогда обломки не только надежно погребут под собой жертву, но и минимум на пару недель станут серьезной помехой для поездов, курсирующих между побережьем и центральными районами. Если провести операцию рано утром, у нас будет предостаточно времени, чтобы установить заряды под покровом темноты. Недостаток в том, что после взрыва труднее скрыться: всякое движение по пересеченной местности или по дорогам привлечет к себе внимание, тогда как ночью можно уйти незамеченным.

Наступила пауза. Первой заговорила Жислен:

— Когда?

— Завтра новолуние. Это позволит нам заложить взрывчатку без всякого риска быть обнаруженными.

— Кто пойдет?

— Феликс. И я, само собой. Нам нужен кто-то, кто хорошо знает местность. Не Мари-Луиз, потому что немцы первым делом постучат в ее дверь. Поэтому вы и Стефан или Жак. Я хотел бы, чтобы это были вы и… — Стефан поднял руку. — Стефан, благодарю. Нам нужно хорошо проработать маршрут к мосту и пути отступления, понадобится также пара велосипедов и тележка, которую мы будем «чинить» у обочины, чтобы спрятать заряды на месте. Не стоит расхаживать ночью с бомбой под мышкой. Время? Немцы вылетают около десяти и, как правило, заходят на посадку не позже двух — в зависимости от цели и от того, насколько далеко она расположена. После выполнения задания пилотов опрашивают и кормят, поэтому в Монтрёй они почти всегда возвращаются после восхода солнца и едут либо группой на грузовике — что было бы идеально, потому что мы сможем одним ударом уложить полдюжины, — либо на служебной машине, если нужно доставить одного офицера. Уходить по главной дороге после взрыва, который разбудит всех бошей в радиусе десяти километров, нельзя, поэтому нам понадобится надежная явка не дальше, чем в двух километрах от моста. Жислен нашла дом, который нам идеально подойдет; всего на день, а следующей ночью мы разбежимся под покровом темноты. Вопросы?

Обсуждение продолжалось. Мари-Луиз продолжало казаться, что она находится вне своего тела. Подробности проплывали мимо нее, как эхо в пещере, сливаясь в густой, как патока, бессмысленный шум. Силуэты стоявших и сидевших людей смазывались до неузнаваемых пятен. Мари-Луиз судорожно глотнула, сделала глубокий вдох, и звук с картинкой вернулись в четкие границы, но их значение по-прежнему не могло пробиться к ней сквозь сутолоку мыслей.

— Мари-Луиз?

Ей удалось покачать головой.

— Нет.

* * *

Когда Мари-Луиз вернулась домой, она была неспособна связно мыслить. Чтобы не встречаться с отцом, девушка взяла пачку сигарет и вышла на Плас-Гамбетта, которая находилась слева по диагонали от их дома. По одну сторону площади доминирующим строением была мэрия, а по другую — готические подпоры монастырской церкви.

Мари-Луиз присела на выступ стены у двери храма и обхватила плечи руками, пытаясь унять легкую дрожь и защититься от прохлады наступавшего вечера. Запряженный в повозку мул стоял рядом и безмятежно рассматривал ее, лишь иногда моргая или помахивая хвостом. Мари-Луиз встретила взгляд животного и позавидовала его невозмутимости и спокойствию: как хорошо, когда тревожат только голод, жажда и усталость — ни ответственности, ни дурных предчувствий, ни отчаянных попыток увернуться от щелкающих челюстей судьбы, которые теперь угрожали ей со всех сторон.

Она представила сцену: пилоты устало бредут к грузовику; исчерпав темы для разговоров, изнуренные мужчины курят, рассматривая собственные ботинки. Вот Адам у заднего борта кузова. Он спит, подложив под голову летную куртку, качаясь из стороны в сторону и просыпаясь, когда колеса попадают в глубокие выбоины. Выхлопные газы грузовика нарушают чистоту раннего утра. Вот поворот, за которым дорога уходит вниз и вьется под железнодорожным полотном; мост усиливает шум дизельного мотора, и тот расходится коротким ревущим эхом; взрыв; кузов складывается в гармошку; рвется брезентовая крыша; мост обрушивается на искромсанные останки тел и техники. Мари-Луиз так же реально ощущала под ладонями ручку подрывной машинки, как и горло своего любовника тогда, в квартире Жислен; видела разодранные и обгорелые результаты своей работы с той же ясностью, с какой чувствовала на лице капли слюны, летевшие из его рта. Кто угодно, только не он. Другие были бы просто зловещей обобщенностью серой формы и касок, похожих на ведра для угля. Мари-Луиз снова чувствовала мягкие волосы на теле Адама, его мускусный запах, видела лунные полоски парижского гостиничного номера. Невозможно…

Пока воображение играло с этими картинами, отсутствующий взгляд Мари-Луиз был устремлен в центр площади, где единственным движением было вороватое стаккато крысы, рыскавшей в поисках пищи. Со стороны отцовского дома к девушке приближалась женщина, и по решительной, упругой походке в ней можно было безошибочно угадать Жислен. Мари-Луиз подняла руку в знак приветствия, и подруга молча села рядом. Они закурили; теплота Жислен (как физическая, так и душевная) была приятна после холодного ужаса, в который Мари-Луиз затягивало воображение.

— Ты в порядке?

Глаза Жислен следили за крысой.

— Нет. Не совсем.

— Он тебе нравится?

Мари-Луиз глубоко вздохнула. Желание все рассказать Жислен, излить ей душу было непреодолимым.

— Он год прожил в нашем доме.

— Он бош.

— Знаю.

Мари-Луиз искоса взглянула на греческий профиль подруги, глаза которой по-прежнему были прикованы к крысе. Она заметила, что Жислен барабанит пальцами по колену, выдавая энергию, до поры до времени дремавшую внутри. Когда Жислен повернулась к ней и уперлась подбородком в ладонь, в ее лице появилась жесткая настороженность.

— Ты предупредишь его?

Мари-Луиз опять посмотрела на крысу, которая стояла на задних лапах и вынюхивала, нет ли рядом опасности. Девушка затянулась сигаретой и ответила:

— Нет.

Жислен медленно кивнула.

— Хорошо. Я волновалась. Послушай, chérie, я знаю, как тебе тяжело. Знаю. Правда. Это все война. Долбаная война.