– Ну хватит, – вдруг сказала Елена Викторовна. Ее голос прозвучал очень резко. – Я задала тебе простой вопрос. Ты помнишь, что Иван был на прослушивании?

– Нет, – дерзко ответил он.

– То есть как нет? – буквально прошипела она. – Почему же я его помню?!

– А я откуда знаю? – Теперь в его голосе звучала сдержанная злость. – И вообще, что-то странное происходит! Если он там был, вы его видели в первый раз. И в последний, наверное. Почему вы им так интересуетесь? Что вообще…

– Ты знаешь, как он умер? – перебила она. – Знаешь эту легенду о том, что он посадил в машину наркоманку, которая его и пришила?

Он кивнул. Я видела его со спины и была рада этому. Меня как будто и не было в комнате. С того момента, как мы сюда вошли, я не произнесла ни слова. Ощущение кошмара продолжалось.

– И тебе известно, что это неправда! – бросила она. – Иван умер по-другому и в другом месте. На нашей студии. В моем кабинете.

Женя развел руками:

– Не знаю, откуда вы это взяли… Почему вы обращаетесь ко мне? Если у вас есть какие-то подозрения, шли бы в милицию.

– До милиции еще дойдет, – пообещала Елена Викторовна. – Я хочу знать, что творилось на студии, после того как я уехала домой.

– Мы продолжали прослушивание, пока не убедились, что ни один музыкант нас не устраивает, – заученным тоном отвечал Женя. – Потом разъехались по домам. Я, например, поехал сюда.

– Иван, значит, не возвращался?

– Он и не приходил. Так что возвращаться тоже не мог, – теперь он откровенно издевался. Я слышала, как звенит его голос, и, как ни смешно, в этот миг вдруг поняла, что петь он должен прилично.

– Слушай, дорогой мой, – Елена Викторовна подошла к нему вплотную и ткнула ему в лицо сигаретой – будто указкой с огненным кончиком: – Ты роешь себе глубокую яму. Это слишком глупая затея – сговориться и утверждать, что Ивана в студии не было. Его видело слишком много народу. Кто-то мог забыть, но кто-то обязательно помнит. Я найду ребят, которые пробовались в тот вечер, и они подтвердят…

– Ищите, – легко согласился он.

– Очень хорошо! – буквально выплюнула она. – Но между прочим, есть свидетель, которого даже искать не надо. Надя!

Я не узнала ее лица – она преобразилась, очень помолодела. Ярость ее красила – глаза казались большими и выразительными.

– Ты можешь подтвердить, что Иван на студии был?

– Да, – ответила я. – Я это где угодно скажу.

Женя стремительно обернулся. Господи, что бы я ни отдала, чтобы никогда не видеть этой кривой улыбки – такая в ней была ненависть и насмешка.

– Ты можешь подтвердить только то, что Иван подвез тебя до дома, – бросил он. – Да и то, наверное, свидетелей-то нет! А ничего другого ты не видела. Все с чужих слов.

– Ничего подобного, – начала я, но он меня перебил:

– Надя! Ты хоть понимаешь, что тебя водят за нос? Тебе наговорили бог знает что, а ты хочешь повесить на меня убийство?! Разве ты видела, что он был в студии? Я спрашиваю – видела?!

Я была вынуждена промолчать. Я этого не видела, что и говорить. Тут он меня поймал.

– И кто вообще видел?! – Его губы подергивались, на них все еще плавала эта ужасная улыбка. – Кто, кроме вас, Елена Викторовна?

Он обернулся к ней. Медуза Горгона могла бы гордиться таким взглядом, которым ему ответили, но на Женю он не произвел никакого впечатления. Он не окаменел, напротив – разошелся еще пуще. Его, казалось, подзуживал какой-то бес, когда он издевательски говорил:

– Никто его там не видел, потому что его там и не было! Он мог проезжать по переулку, мог даже подвезти тебя, Надя, но в студии его не было!

– Его жена говорит, что он там был! – вырвалось у меня. – Он туда собирался!

– Ну и что? Она его там видела?

– Да чтоб тебя, был он там, ты же сам мне это говорил, в лесу, сегодня!

И тут я поняла, что бьюсь в заколоченную дверь. На все мои выкрики у него был один ответ – никто ничего подтвердить не сможет. А кто мог – тот не захочет. И в самом деле, разве у нас были свидетели в том лесу? Ни единого. Я сама позаботилась об этом, когда утащила Женю подальше от посторонних глаз. Разве кто-то записывал наш разговор на пленку?

В этот миг у меня в голове раздался слабый, но очень отчетливый щелчок. Будто кто-то нажал кнопку диктофона. Пленка? Пленка у меня была. У меня было доказательство, что Иван собирался поехать в тот вечер в студию! На пленке был зафиксирован весь наш разговор – он диктовал мне адрес, объяснял, как добраться, просил, чтобы я непременно туда приехала. Кассета лежала дома, в моем рабочем столе. Если только я не стерла запись. Но я была уверена, что не стерла. С того дня я не брала ни одного интервью.

– Что же ты замолчала? – дружелюбно поинтересовался Женя. – Пытаешься придумать, что я тебе говорил в лесу?

– Нет, – ответила наконец я. – Все в порядке. Все нормально.

Наверное, я выглядела немного странно, потому что Женя осекся и сменил свой издевательский тон на более привычный. Он спросил, как меня угораздило раздуть такую историю со смертью Ивана? Что меня-то не устроило в заключении следствия? Ему, оказывается, известны все подробности – дошли слухи, через общих знакомых из музыкальных кругов. И версия, что Иван кого-то подсадил на шоссе, кажется ему вполне убедительной. Иван был большим поклонником женского пола, а нравственный облик избранницы никогда его особо не заботил.

Женя обращался теперь только ко мне. А я его почти не слышала. Я пыталась вспомнить, куда положила кассету. Наверное, она так и стоит в музыкальном центре, в одном из кассетных отделений. Я сводила материал с двух кассет на одну, которую потом и отдала своей редакторше. Да, кассета дома. И мне вдруг отчаянно захотелось домой. Я взглянула на свои часы. Они все еще шли – купание в мокром снегу им не повредило. Половина второго.

– В общем так, Женя, – заявила Елена Викторовна. Она все это время что-то обдумывала. – Мне очень жаль, но с этого момента я считаю тебя соучастником убийства. Если не прямым исполнителем.

– Чепуха! – небрежно ответил он. Женя даже не оглянулся на нее. Его куда больше интересовало то, что происходило со мной. А я заторопилась домой и встала.

– Елена Викторовна, вы меня не отвезете? – спросила я.

– Сейчас, – бросила она. – Спускайся и жди возле машины. Я буду через пять минут.

Я вышла в коридор, прошла по визгливому паркету, с трудом отперла входную дверь. Она разбухла от старости и едва поддалась. На лестнице у меня из-под ног выскочила бурая тень и скрылась под батареей центрального отопления. Здесь жили крысы. Наверняка множество крыс, и когда Женя остается в этой запущенной квартире один, ему страшно. Я вдруг подумала, что теперь ему будет страшно всегда. Он не может чувствовать себя иначе. Можно встать в наглую позу, можно лгать напропалую, можно даже поверить, что ты изменился и ничего не боишься. Но внутри – глубоко внутри – ты все равно будешь бояться. Всю жизнь.