– Это совсем недалеко, – объяснял он Лоде. – Минут за пятнадцать добежишь. От ворот ипподрома возьмешь слегка влево, а там почти сразу начинается наша Епархиальная улица. Особняк почти посередине, по прямой и домчишься.

Теперь Всеволод так и бежал, уже по Епархиальной. И особняк по описанию Саши сразу узнал. Еще тяжело дыша, он резко позвонил в дверной колокольчик. Дверь быстро распахнулась, на пороге стояла девочка…

Когда-то давно он эту девочку видел. Ему было лет семь, и он вместе с Еленой приехал к соседям в имение «Бородинские пруды» проводить своего друга Сашу Петрусенко. Викентий Павлович, отец Саши, уехал раньше и срочно, потому что в Киеве был убит господин Столыпин. А теперь и Саша со своей мамой и маленькой сестрой уезжали в Харьков. Тогда на эту девочку, совсем маленькую, пятилетнюю, он не обратил внимания. Не помнил даже, как ее зовут, но сейчас, в Новороссийске, Саша несколько раз говорил о ней и называл – Катя… Теперь она стояла перед ним. Минуту назад мысли Всеволода занимали очень важные вещи, и вдруг он забыл обо всем. «Настоящая фея!» – подумал он, глядя на тоненькую фигурку в серебристом платье, на огромные голубые глаза и рассыпанные по плечам густые локоны. Она тоже смотрела на него, не отрываясь, склонив головку, вдруг улыбнулась, взяла его за руку, заставив перешагнуть порог, и захлопнула дверь.

– Князь Всеволод! – воскликнула. – Это вы? Откуда? Уж не с неба ли спустились?

– Да, – ответил он, не отводя от нее глаз и мечтая, чтобы она не отнимала руку. – Я прилетел на самолете, с летчиком Ермошиным.

– Правда! – Катя радостно захлопала в ладоши. – Сережа прилетел! Папа, мама, Сергей Ермошин прилетел на самолете! И Лодя Берестов с ним!

– Да, да, – тут же пришел в себя Всеволод. – Мне срочно нужен Викентий Павлович! Он дома?

Когда на быстрой пролетке Петрусенко с юным Берестовым подкатил к воротам ипподрома, туда как раз въезжала карета «Скорой помощи». Петрусенко и Ермошин радостно обнялись, но разговаривать времени не было. Все вместе проводили Николая Кожевникова в городскую больницу, где был оборудован и военный лазарет. Тот самый, кстати, где Николай залечивал раны в шестнадцатом году.

– А говорят, нельзя войти в одну и ту же реку, – пошутил Кожевников, когда его несли на носилках по больничному коридору. – Тут почти ничего не изменилось. Почти…

Через полчаса на машине приехал начальник штаба Юго-Западного фронта Александр Егоров, быстро прошел в отдельную палату, куда поместили Кожевникова. Их разговор явно был не для посторонних ушей, вот тогда Викентий Павлович и увез всех домой.

Викентий Павлович и Людмила Илларионовна уже знали, что Митя с Сашей, а с ними Елена возвращаются в Харьков – Всеволод успел рассказать. Их встреча в Новороссийске поразила Людмилу, но Петрусенко сказал философски:

– Судьба – это магнит, который притягивает к себе родственные души. – Засмеялся: – Как афоризм? Сам придумал!

Они сидели за столом в гостиной, ужинали, и Всеволод теперь подробно рассказывал, как Николай Кожевников узнал в Дмитрии своего харьковского друга, как Елена и он сам догадались, что Митя – из семьи Петрусенко, как появился Саша. Викентия Павловича особенно порадовало то, что Дмитрий сам вычислил Уржумова-Скулу.

– У него отменный разыскной талант! Я совсем недавно говорил об этом. Помнишь, Люся, – Артему. Мы еще поработаем с Митей, поработаем!

Саквояж Уржумова стоял здесь же, в комнате, на бюро. Викентий Павлович уже открыл его, сбив замки. И все увидели, что он набит ювелирными украшениями – в футлярах, мешочках и просто россыпью. Блеск золота и камней при электрическом свете поражал. Но Викентий Павлович сразу же увидел иное. Радостно вскрикнув, он достал из саквояжа маленькую икону в киоте, отделанном серебром и жемчугами, оглянулся на жену:

– Люся, посмотри! Это же миниатюрная копия «Богоматери Иерусалимской» Кирилла Уланова! Та, которую он сделал, когда уже стал монахом и принял имя Корнелий. Я ведь не ошибаюсь?

Людмила Илларионовна взяла в руки икону, вздохнула, прикрыв глаза:

– Да, Викеша, это она. Я хорошо помню, как Павел Иванович показывал ее нам в Настасьевке, говорил, что это – жемчужина его коллекции. Начало восемнадцатого века.

– А вот еще… Ребята! – теперь Викентий Павлович обращался ко всем. – Какая уникальная вещь: старообрядческая панагия-складень! Видите, деревянные створки не овальные, а четырехгранные, в них – меднолитые иконы. Это – святые Зосима и Савватий Соловецкие. Техника поморских старообрядцев, тоже восемнадцатый век. А вот восьмигранный меднолитой старообрядческий крест с цветными эмалями. А вот чудесная панагия в золотой оправе, с изображением Богоматери на агатовой камее. Знаете, Павел Иванович Христоненко подозревал, что это та самая панагия, которую священник не захотел отдать Дмитрию Самозванцу – очень ему хотелось в это верить. Да… Это реликвии из его коллекции. Какие вы молодцы, Сергей, Лодя! И, конечно же, Митя, Саша, Алена. Помещик Христоненко, собирая эти произведения древнерусского искусства, хотел сделать их всеобщим достоянием. Что ж, так теперь и будет. Я напишу Артему, то есть – Федору Андреевичу Сергееву, и лично передам все ему. Пусть решит, в каком музее эта ценность будет храниться.

Отделенные от ювелирных изделий, теперь эти древние вещи лежали на бюро. Ужин закончился. Людмила Илларионовна разливала чай, на столе по-явились мед и крендели.

– Помнишь, Сережа, – обратилась она к Ермошину, – как в Баден-Бадене, в «Целебных водах», мы сидели на веранде и господин фон Кассель рассказывал о жизни в Южной Африке, на берегах Оранжевой реки.

– Да, дорогой, – подхватил Викентий Павлович, – а теперь ты расскажи нам о своей жизни на тех же берегах.

– Готов! – Сергей со смехом поднял руки. – Вы знаете, что мы с Эльзой там уже почти пять лет. Эрих и Труди уехали туда еще в тринадцатом, сразу, как окончили учебу и поженились. А через два года и мы присоединились к ним.

Катя, сидевшая рядом с Всеволодом, тихонько поясняла ему, кто есть кто.

– Эльза – жена Сережи, он называет ее Лизой. Эрих – ее брат, а Труди – его жена. Разобрался? Я их всех хорошо помню, хотя мама и говорит: «Нет, ты не можешь помнить, тебе было только четыре года». А вот помню! Эрих и Труди тогда были еще совсем молодые, ей – шестнадцать, а ему – восемнадцать лет… Ну, это мне, конечно, уже мама говорила… Они любили друг друга, а потом поженились и уехали в Южную Африку. Труди, она ведь там родилась…

Ермошин рассказывал о городке Грааф-Лейке.

– Прекрасный городок, кусочек старой Европы среди африканских просторов! Представляете: мощеные улицы, белые особняки – в основном одноэтажные, но такие просторные и красивые. Деревья ровными рядами, клумбы, подстриженные цветущие кустарники. Поначалу мне все казалось ненастоящим, а теперь… Я полюбил и городок, и его жителей. Теперь это называется провинция Оранжевое Свободное государство, входит в Южно-Африканский Союз. Уже легко говорю на африкаанс…

– Это что, язык такой? – удивилась Катя.