и неотрывно смотрит на меня. - Арону. Такая юная. Такая красивая. Такая лапушка. Выеб*л бы тебя тогда, в сауне - отвалил бы. А теперь. Сломает тебя, больно будет, в нем же человеческого мало совсем осталось, он целыми днями с уголовниками общается, и это не бритые беззубые мужики в татухах. Это уважаемые в городе дяди. Со своими тайнами, черными делишками. Черной властью. Черными душонками. Вопрос - есть ли еще душа у моего брата. Или закончилась.

Николас говорит, и от его негромкого голоса не проходят мурашки, в приглушенном мягком свете его лицо кажется мне чем-то далеким, недосягаемым, я все глубже погружаюсь в семью Рождественских, и мне хочется узнавать их еще, ближе, а с другой стороны..

Это плохо закончится, чувствую.

Ежусь и мелкими глотками опустошаю бокал.

- Я ведь ничего ему не сделала, - облизываю горьковатые губы. - Твоему старшему брату. Если я ему нравлюсь, почему он тогда…

- Алиса, - Николас усмехается, - ты меня не слушаешь. Некоторым проще застрелиться, чем еще раз влюбиться. Любовь война, либо он тебя, либо ты, ты угроза. Тебе нужно, - говорит он. Серьезно. Отрывисто. - Отцу свадьбу сорвать. И валить подальше. Пока Арон во вкус не вошел. Останешься здесь - и в ногах ползать будешь, умолять будешь. Чтобы он тебя отпустил.

А он не отпустит.

Глава 30

Просыпаюсь, и еще долго лежу в кровати.

Обстановка незнакомая, вчера ночью я ее рассмотреть толком не успела, мы с Ником поднимались наверх, и я была подшофе.

Наши с ним комнаты в мансарде, соседние. Как для самых младших - он так сказал. Может, пошутил.

А, может, мне приснилась эта ночь, шоколадный торт на столе, и вино, и он, и его слова.

Сорвать папе свадьбу.

Я же не самоубийца.

Будильник звенит повторно, и я неохотно выпутываюсь из одеяла. Сползаю с двуспальной кровати. От белья вкусно пахнет кондиционером, и в комнате запах приятный, лаванда.

Во всю боковую стену шкаф с зеркальной дверью, останавливаюсь возле него и любуюсь своим помятым отражением.

Волосы спутались, на щеке отпечаток подушки, глаза сонные-сонные. Пить хочется. И голова побаливает после вина.

Юркаю в ванную и долго плещусь под душем, а дальше фен, тушь для ресниц, черная кофточка и синие обтягивающие джинсы.

Сразу беру рюкзак, проверяю время на телефоне.

И выхожу в коридор.

На счет завтрака мне ничего не сказали, а желудок жалобно урчит. Но если здесь в утренних традициях семейные посиделки - это не ко мне, со старшими Рождественнскими я бы лучше год-другой, вообще, не пересекалась.

А Николас меня защищать не собирается, похоже.

Я ведь ему никто.

Спускаюсь на первый этаж, и здесь уже слышны голоса - раздаются из столовой. Значит, все таки семейный завтрак. Улавливаю слабый аромат свежей выпечки и глотаю слюнки.

Со вздохом шагаю в прихожую.

- И куда это мы так торопимся, - слышу за спиной ворчливый голос папы, когда наклоняюсь за обувью.

- В универ, - оборачиваюсь и отбрасываю за спину волосы. После душа пышные, и пахнут приятно и незнакомо, пришлось взять шампунь из пакетика.

- У тебя до занятий, - папа смотрит на наручные часы, - полно времени. Пойдем, там завтрак накрыли.

- Да я перекушу по дороге, в кафе заскочу, - открываю шкаф и глупо пялюсь на вешалки с чужой одеждой.

Вчера же я бросила свою кожанку на кухне.

- В кафе она перекусит, - передразнивает папа, и призывно машет на меня рукой, - когда начнешь считать деньги, Алиса? Я их не из воздуха беру. Поесть можно и дома, Регина все утро пекла булочки, старалась, иди за стол.

Поколебавшись, стягиваю обувь. Бросаю рюкзак на диванчик напротив шкафа и плетусь к папе.

Он дожидается, пока я первой сверну в арку, и лишь потом шагает за мной. Чувствую себя под конвоем.

Захожу в столовую.

- А вот и Алиса, - тепло встречает меня Регина. Сколько раз я ее видела - она постоянно в движении, что-то делает. Сейчас расставляет на столе блюда с пышными румяными булочками и носится между кресел.

Вежливо бормочу приветствия и с облегчением замечаю, что старших братьев нет. За столом их тетя, дед, и Ник, и все.

- А мальчики на работу уехали, срочные дела у них, завтракать всем вместе не всегда получается, а жаль, - Регина ставит кофейник и вытирает руки белым полотенцем. Зовет папу. - Саш, садись скорей, пока не остыло.

Рассаживаюсь напротив Ника.

Он намазывает булочку маслом и что-то с увлечением рассказывает деду, а тот с таким одобрительным видом слушает, что сразу ясно - младший у него явно в любимчиках, ему все прощается, его больше всех баловали, вот он и вырос таким - распущенным и горячим, словно боится не успеть жить.

Ем вкусную сладкую выпечку с черничным джемом. Запиваю кофе с молоком и глазею на семейство, краем уха ловлю разговоры, смех, шуточки их свои, особенные какие-то, и бросаю невольные взгляды на папу.

Ему все нравится.

Хоть и пришлось переехать в дом к женщине, а не наоборот.

И что я должна сказать ему, мол, меня сексуально домогаются сыновья твоей невесты, поэтому отмени свадьбу и поехали обратно домой?

Допиваю кофе, и впервые за весь завтрак ощущаю на себе черный взгляд Ника. Поднимаю голову, тоже смотрю на него. В памяти смутно, мазками, всплывают его объятия, он вел меня наверх этой ночью, провожал в комнату, и это почти осязаемо сейчас - тепло его сильного тела.

И самое главное - он не приставал. Не напрашивался в комнату ко мне. И это странно.

Я внезапной братской заботе не верю ни капли, я снова не в курсе правил игры.

Ведь он так на меня смотрит. Взгляд густой, томный, он мужским интересом наполнен, и я на автомате плотнее сжимаю под столом ноги.

Он и дед первыми встают из кресел, и будто по команде, рассасываются остальные.

- На счет твоей подписи, Алиса, - напоминает папа, когда я, наплевав на куртку, собираюсь выйти из дома. Он по пятам за мной ходит сегодня, и это слишком знакомо, в прошлый раз, когда он метался со своими документами, было тоже самое, каждый мой шаг контролировал.

- Встреча же отложилась? - оглядываюсь от двери. - Когда понадобится - скажешь.

- В конце недели, - он ближе шагает ко мне, на ходу влезает в черный пиджак. - Поэтому