- Какая беда?! – потребовала я точного отчета, а сама на ходу пытаясь сообразить, что там за беда может быть. Где-то раздавались песни…

- Пойдемте, матушка – ведьма! - кричали мне, когда я, зябла в ночном холодке.

- Вась, привет! – произнесла я, глядя на свежую плесень, пятном украсившим щеку покойного ухажера. – Смотрю, цветешь и пахнешь? Ну молодчага! Так держать!

- Что с матерью? – спросила я, идя следом за «зайчиком». Песня оборвалась, а в ночи послышались визги и вопли!

- Вот! – показала мне «зайчик», а я покачнулась, прикрывая рот рукой. – Не уследили!

И тут я увидела старуху в мужской одежде, которая кралась к сидящей молодежи. Девки и парни сидели на дровах. Кто по парам, кто стайкой. Рядом сидел знакомый гармонист Поганини, усердно выводя что-то на гармони.

- Тятенькины портки надевает… - причитала баба, пока я не верила своим глазам. Мы крались вслед за старушкой, которая показывала не дюжую прыть. Я бы даже сказала, удаль молодецкую!

- Показал я уд срамной, девки все бегут за мной! Ну а та, что не бежит, та раздетая лежит! Ииих! – вылетела старуха икотница, перепугав всех.

От испуга орава бросилась в рассыпную, а одна девка замешкалась, зацепилась за бревна сарафаном и …

- Эх! Женюся! – слышался голос икотки, пока я изображала отвисшей челюстью в чужом огороде экскаватор. Старуха настигла ее в два прыжка и схватила.

- Иии! – пискнула девка, вырываясь и убегая прочь в темноту.

Старуха пальцем пригладила седые усы так, словно они, от уха до уха, одернула штаны и звонко гыкнула.

- Стыдоба – стыдобушка, - захныкала баба, пока я кралась к старухе. Она скрипела сапогами, которые явно терли ей подмышки. Но ее это ни капельки не смущало.

- И как давно? – полушепотом спросила я, глядя на ее дочку. Мы сидели за поленницей и наблюдали за старухой. Та прикусила соломинку и надвинула на голову старый картуз. Охота на девок продолжалась.

- Да вот, как к тебе ведьма сходили, так и началось. Я ей «мама!», а она меня за попу! Я уже и ставни запирала, и двери, а она все равно вылезает, чуть песни заслышит! – жаловалась дочка. – Совсем мочи нет!

Старуха прислушалась.

- И что это ее на девок потянуло? – спросила я, не понимая.

- Раньше икотка сидела, молчала. Нет, бывало, вылезет, что скажет! А теперича совсем продыху не дает, - ныла дочка, в надежде, что я смогу что-то сделать. – И стыдили! И сапоги в печь прятала! Нет, все равно находит! И рубаху жгла! А коли что не так, что орать начинает! Ногами топать! Дескать, пусти!

Молодежь, видимо, решила собраться в другом месте, а ее не позвали. Поэтому с невиданной прытью старуха направилась туда.

Мы бросились за старушенцией, но где-то на повороте дочка запыхалась и отстала. Сошла с дистанции прямо на поваленное дерево. А я продолжила свой забег.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Ой, да вечер ясный… Ой, да молодец прекрасный… Ой да девица, никуда не денется… - затянули песню девки, пока я охотилась за бабушкой – подростком.

Та, видимо, устала и остановилась посреди улицы. Позади меня бежала запыхавшаяся дочка.

- Что ж ты, сынок делаешь! – внезапно послышался бабкин голос. – Ты почто срам всем показываешь! А ну угомонись!

- Неча мне тут указывать! – дернулась бабка, а из нее послышался голос Федор Федоровича. – Не мать ты мне! Может, я жизни не видывал! А ты мне тут…

Я замерла, понимая, что старуха с ним разговаривает!

Но тут позади меня послышался такой топот, что икотка обернулась и… Дальше я помню плохо. Мы лезли через огороды, мне в лицо прилетела чья-то курица, заставив сплевывать перья. Потом я помню, как меня облаяла собака, когда я неслась вдоль стены. А «кто здесь!», донесшееся из избы казалось каким-то напуганным. Мне чуть не выбили зубы внезапно распахнувшимися ставнями.

- Ты с той стороны! – вошла я в азарт. – Я с этой!

- Угу! – задохнулась ее неповоротливая дочка, когда мы загоняли икотку в угол чужого хлева.

- Лови! – крикнула я, тут же прыгнув сверху. Но икотка вывернулась и оттолкнула меня.

- Сюда! – указывала я, видя, как орут дурным голосом куры в курятнике. Дверь в него была открыта.

- Попался! – крикнула я, сдувая волосы с лица. Скажем так, у меня был свой интерес узнать, что там не договорил Федор Федорович.

Я схватила силуэт за рубаху, слыша, как орут и летают куры. Одним рывком я вытащила его во двор, как вдруг поняла, что это – не икотка.

На меня смотрел тот самый алкоголик с росстани. В руках у него была дохлая курица с перекушенным горлом. А по подбородку стекала кровушка.

- Здрасте, - ужаснулась я, видя, как глаза у него засветились белесым светом. – Чупакабр, очень приятно…

- Ой! – пискнула позади меня дочка икотницы и завалилась в обморок.

Упырь внезапно бросился на меня. Но сначала он бросил в меня дохлую курицу. Пока я отбивалась от курицы, меня повалили на землю. Впервые в жизни я вскочила на ноги не потому, что меня пытается сожрать голодный упырь. А потому что лежать на куриных кавыликах не очень –то и хотелось!

Руки вспыхнули магией да так, что меня саму ослепило.

- Ведьмушка, - слышался тихий всхлип. Я очнулась, сидя на несчастном упыре, который барахтался подо мной так, словно хотел уплыть. Мои руки держали его за горло. Со стороны создавалось впечатление, что я капитан воющего лайнера.

- Пусти, ведьмушка! Ой, пустите! Убивают! – всхлипнул упырь, пока я не знала, слезть с него или сидеть до утра.

Но упырь твердо решил не сдаваться. Он брыкался подо мной, как несчастный мужчина, которому я шепнула на ушко в самый пикантный момент, что у меня есть, что показать венерологу. И теперь есть и у него.

- Вставай, - выдохнула я, понимая, что упущу икотку.

- Ведьма – матушка, - ныл упырь, цепляясь за меня окровавленными руками. – Ты не говори, а? Я же на людей не бросаюсь! Хоть и хочется! Так, по курочкам!

Вид у него был жалкий, поэтому я вздохнула.