Домофон стих. Но буквально через минуту начал орать дверной звонок. Фаина поняла, что нужно идти открывать, иначе не видать им спокойствия.

Даже не посмотрев в глазок, она распахнула дверь.

– Доброе утро, Фаина, – поздоровался старший уполномоченный Бах. Именно его, беловолосого, но гладколицего даже после бессонной ночи, она увидела на пороге своей квартиры.

– Здравствуйте.

– Могу я с вами поговорить?

– А если я откажусь?

– Я буду настаивать.

– Зачем тогда употреблять слово «могу» в вопросительной интонации, – проворчала Фая. – Заходите. Только предупреждаю, я живу с инвалидом, и сейчас он сидит на горшке.

– Вы о маме, да?

– О матери, – вроде подтвердила Фая, но в то же время и поправила опера.

– Я подожду, когда вы закончите свои дела.

– Хорошо, заходите.

Она посторонилась. Бах вошел, осмотрелся. Внимание его тут же привлекли запоры на двери. На старой, деревянной двери, обитой дерматином.

– Боитесь воров?

– Не любим гостей, – мрачно усмехнулась Фая. – Вы в кухне посидите пока. – Она указала направление. – Я скоро…

– Кто там? – заорала из туалета мать.

– По делу пришли.

– Не пускать… – И загрохотало что-то. Наверное, мать попыталась встать с унитаза и свалила мусорное ведро – оно эмалированное. Намеревалась выбраться в прихожую, схватить незваного гостя за шкирку и вытолкнуть за дверь, как когда-то дочкиного приятеля Сережку?

Бах вопросительно глянул на Фаю. Помочь, нет? Она качнула головой и жестом указала на кухонную дверь. Опер пожал плечами и удалился.

Когда Фаина зашла в туалет, то увидела мать сидящей на полу. Не упала с унитаза, но сползла, испачкав ободок фекалиями. Кто-то на месте Фаи брезгливо поморщился бы при виде этого, но она за год привыкла убирать за матерью, поэтому без гримас подняла женщину с пола и усадила на край ванны, чтоб обмыть.

Но мать вырывалась.

– Кто там? – шипела она.

– Полиция, – рявкнула Фая.

– Что ей от нас надо?

– Я потом расскажу тебе.

– А точно из полиции? Ты видела удостоверение?

– Да.

– Оно может быть поддельным. Запиши имя, фамилию, звание, позвони в отделение и убедись, что тебя не обманули.

«Если какие-то клетки материного мозга и умерли, то точно не те, что отвечают за подозрительность на грани паранойи», – подумала Фая.

Приведя мать в порядок, она понесла ее в комнату.

– Подождите, – услышала она голос Баха. – Давайте помогу.

И, не слушая возражений, взял с ее рук женщину. Фая думала, мать сейчас начнет брыкаться, но она лежала смирно и с любопытством рассматривала опера.

– Ты чего седой такой? – спросила она.

Бах обернулся на Фаю, прошептал:

– Что она спросила?

– Почему седой.

– Гены. Мои отец с дедом рано поседели. А у меня еще и работа нервная.

– Не мент ты, – убежденно проговорила мать.

– Не мент? – уточнил Бах. – Ну да, полицейский.

Он внес женщину в комнату и уложил на кровать. Фая шла следом.

– Не-а, – не сдавалась мать. – Ты мошенник.

– Ваша дочь знает, что я старший уполномоченный уголовного розыска. Я веду дело, по которому она проходит свидетелем.

– Какое дело?

– Я же сказала тебе, все объясню позже, – прикрикнула на мать Фая. Ей бы идти унитаз мыть, а она стоит тут, контролирует ситуацию. Только сейчас до Фаины дошло, что мать может ляпнуть лишнего. И хорошо, если так скажет, что Бах не разберет ее слов, а если у него получится понять…

– Убита работодательница вашей дочки Дора Эдуардовна Эленберг.

Мать была так поражена, что если бы смогла, то подпрыгнула бы на кровати. Так же она просто дернулась.

– То есть она вам не говорила?

– Моя мать пришла в себя только позавчера. До этого она пребывала в состоянии овоща. Она даже не в курсе, где я работаю, кем…

– И у кого, – проскрипела мать.

Черт с ним, с грязным унитазом, надо уводить опера в кухню, а потом выпроваживать!

– Давайте дадим больному человеку отдохнуть, – выпалила Фая.

Но Бах будто не слышал.

– Вас Аленой Ивановной зовут, так? – обратился он к матери.

Та кивнула.

– А вы знали госпожу Эленберг?

На сей раз ответ был отрицательным.

– Алена Ивановна, я могу поговорить с вами? Вы в силах? Если нет, то скажите, и я приду в другой раз.

Мать пристально посмотрела на Фаину. Размышляла, как лучше поступить… Лучше для себя! Помучить Фаю, конечно, хотелось, но теперь, когда мать зависит от нее, это нужно делать осторожно или не делать вовсе.

– Я, Алена Ивановна, сегодня одну интересную вещь узнал. – Бах взял стул и уселся на него верхом. – Оказывается, вы с Дорой Эленберг в одном роддоме лежали. Обе произвели на свет девочек с разницей в один день.

– Я не помню ее, – довольно внятно проговорила мать.

– Странно. Ваши дочери родились хворыми, и находились в спецпомещении. Неужели вы там не встречались? Вам же разрешали навещать девочек…

– Не видела я там никого, кроме врачей и медсестер.

Бах нахмурился. Не сразу понял, что мать сказала.

– То есть вы одна навещали дочь? А мать другой девочки не появлялась?

– Так, да.

– Почему, интересно?

Фая хотела крикнуть – потому что она решила от меня отказаться! И зачем, в таком случае, навещать ребенка, который тебе не нужен? С глаз долой, из сердца вон.

– А для чего вам все это? – обратилась она к Баху. – Зачем вы ворошите прошлое?

– Я веду расследование, и в нем все важно: и настоящее, и будущее, а прошлое в особенности.

Мать протянула руку и тронула Баха за колено, привлекая его внимание к себе. Когда на нее посмотрели, женщина заговорила:

– Эта Дора, она после операции лежала, не вставая. Вспомнила я. Не знала я ее и не видела, но слышала о ней от медперсонала.

Пазл, который сложился в голове Фаи, начал рассыпаться. Не так она составила его… Не так! Мать снова обманула ее? Исказила действительность, когда рассказала, почему родительница, Дора Эленберг, отказалась от нее.

«Она была при смерти, – тут же сделала вывод Фая. – Думала, не оклемается, и написала отказ от ребенка!».

– Ваша дочка умерла, а ее выжила, так? – спросил Бах.