Машина тронулась, дом мой остался позади, а я все думала и поражалась тому, как это мне удалось усесться. Наверное, оттого, что другого выхода у меня не было. Когда нет выхода, человек может совершать такие чудеса, на которые никогда не сподобился, если б у него была альтернатива.

Машина была настолько перегружена, что, казалось, ехала, днищем цепляя асфальт. С горем пополам мы добрались до оптового рынка – я еле вылезла из салона, запутавшись в ногах и опрокинув поддоны на землю, мама соскользнула на асфальт, подвернув ногу.

– Мрак! – сердито воскликнул отчим, глядя на разбросанные лотки возле машины. «Мрак» – одно из любимых слов Николая Ивановича, выражающее как крайнее негодование, недовольство, гнев, или возмущение, так и заключение косноязычного объяснения какой-нибудь негативной ситуации в стране – будь то наводнение, землетрясение, повышение цен или сюжет из криминальной хроники.

– Что мрак! Что мрак! – передразнила его мама. – Кто так ездит? Только мы! Еще не было такого, чтобы мы налегке отправились в деревню! Не то, что Абрикосовы – он выходит с ключами от машины, она – с сигаретой в зубах!

Абрикосовы являлись ненавистными соседями по даче, тоже из Москвы, которых в деревенской жизни привлекали не леса и поля, парное молоко, ягоды, грибы и речка, а подглядывание в бинокль за местными жителями, сплетни до утра на террасе и распространение ложных неправдоподобных слухов о маме с Николаем Ивановичем.

– Я еще и виноват! – воскликнул он и насупился. Теперь заговаривать с ним было бесполезно – отчим затаил обиду на всех и вся.

Кстати, «я еще и виноват» – тоже одна из любимых, часто повторяющихся фраз маминого мужа. Впрочем, лучше сразу приведу весь его словарный запас, которым он обычно пользуется:

1. «Мрак!»

2. «Я еще и виноват!»

3. «А это ваши трудности (проблемы)!»

4. «И с каким апломбом!»

5. «А ты не хотела!»

6. Вместо «может быть» он почему-то упорно произносит «мобыть», а вместо «сколько» – «коко».

7. «Хорошо скупилися».

8. «Северянин подул», что означает северный ветер.

9. «Совсем распустилися» (в основном применительно к котам).

10. «Чав! Чав!» (Что означает трапезу как для кошек, так и для него самого.)

11. «Хрю! Хрю!», или «Глаз ватерпас», или «Глаз смотрит у койку» (что означает ежедневный послеобеденный сон).

Косноязычие (как я уже сказала), повторение одного и того же, присвоение чужой идеи себе как якобы долго им вынашиваемой, неравнодушное отношение к Полярной звезде на небе и неоднократное описание ее местонахождения – все это особенности его речи или характера, точно не знаю.

Именно в тот момент, когда я собрала пирамидой все поддоны, от моей дубленки отлетела верхняя пуговица, которую я так и забыла пришить сегодня утром. Хорошо еще, что я ее не потеряла!

Спасением от злопамятности Николая Ивановича на сей раз явился оптовый рынок: шаркающей старческой походкой он бродил от ларька к ларьку и действительно, как говорила мама, сравнивал цены, от чего получал ни с чем не сравнимое удовольствие и развлекался от всей души. Я же через пятнадцать минут бессмысленного, на мой взгляд, блуждания по рынку продрогла до костей: «северянин» пронизывал насквозь, дул за пазуху, отлетевшая пуговица давала о себе знать.

Мы ходили по рынку два часа двадцать минут, скупая упаковками сухой кошачий корм, тюки геркулеса, пшена, перловки, рыбных консервов… Я плелась позади – впереди бодро шагали мамаша с отчимом. Я наблюдала за ними – и вдруг на ум мне пришла мысль: Николай Иванович был на 13 лет старше мамы, она же, поглощенная любовью к охраннику, расцвела, помолодела, и казалось, что впереди маршируют отец с дочерью. Именно в этот момент я поняла, как трудно жить ей со старым, вечно чем-то недовольным мужем. Неравный брак какой-то! Но ничего не поделаешь – коты их связывали сильнее, чем мог бы связать общий ребенок.

В заключение Николай Иванович купил десять блоков вонючих болгарских сигарет, содержащих 18 мг смол и зверское количество никотина, и, разогревая машину, удовлетворенно сказал:

– Хорошо скупилися!

Мы ехали вон из Москвы по посыпанной реагентом трассе, оставляя позади – в прошлом – мои встречи с друзьями, волнения по поводу сломанного телефона, бурный роман с Кронским, его измену – одним словом, то счастье и печаль, которые я познала в недалеком прошлом и от которых пыталась убежать.

– Смотри-ка, 95-й уже 15 рублей. Мрак! – вдруг воскликнул Николай Иванович, оторвав меня от неопределенных и невеселых мыслей.

– Что? – непонимающе спросила я.

– 95-й бензин стоит 15 рублей за литр, – пояснила мама.

Стоило мне снова задуматься о недавних московских событиях, как Николай Иванович не преминул снова заметить:

– Смотри-ка – 14-90! А машин-то сколько – мрак!

Опять тишина. Ноги начали затекать, но я не рискнула ими пошевелить, боясь снова опрокинуть поддоны. «Лучше поспать», – решила я, глядя на низкое серое небо и темные, проносящиеся за окном голые деревья.

Я задремала. Мне даже приснился сон. Сначала зарябило разноцветными волнами перед глазами, а потом привиделось, будто я еду на машине рядом с водителем. Мне все хочется посмотреть – кто он, этот водитель, но отчего-то я никак не могу повернуть голову, словно мешает что-то. И вдруг на руле вместо рук я вижу собачьи лапы. Машину ведет огромная овчарка с лицом Власа.

Машина останавливается на высокой горе, я выглядываю в окно и вижу, что все пространство вокруг заполнено розовыми поросятами.

– А здесь 14-80, – прорезался в мой сон голос Николая Ивановича.

– Заснула и сон видела. Странный какой-то. – И я рассказала сон, только о Власе ничего говорить не стала.

– Собака – это к другу, – объяснила мама – она умела разгадывать сны. – Большая собака – к большому, хорошему другу. Поросята – к прибыли, а гора – к успеху.

– Прибыль – это хорошо, – заметил Николай Иванович.

Хорошо-то хорошо, только зачем у каждой бензоколонки кричать о цене 95-го бензина! Может, я бы еще что-нибудь важное увидела. К тому же во сне не так чувствуется, как одеревенели ноги.

– В Клину надо заправиться, там самый дешевый 95-й – и хлеб купить, – не унимался Николай Иванович.

– А хлеб-то зачем? – неосмотрительно спросила я, и отчим метнул на меня злобный взгляд.

– Там очень вкусный хлеб. Они сами выпекают, – пояснила мама. – Но куда мы его положим? Если только мне на голову!

У бензоколонки нам с мамой наконец удалось поразмять ноги и походить возле машины.

– Что ж вы дочек-то морозите?! Таких красавиц! – воскликнул здоровенный мужик с черными как смоль усами и здоровым румянцем на щеках.

Так, нас уже принимают за сестер. И немудрено, если он принял меня за старшую. Мама засмеялась, а отчим, вместо того чтобы расстроиться, потому что здоровяк набросил ему как минимум лишних десять лет, гордо раздул ноздри. Он понимал все по-своему, не так, как другие люди, – видимо, ему стало приятно, что у него такая молодая жена.