Независимо от того, существовала ли эта борьба на самом деле, имеются доказательства определенной логики, которой крестьяне руководствовались в выборе жертв — чаще всего партработников и активистов, а иногда и членов их семей{523}. Нельзя утверждать, что все они стояли по другую сторону баррикад, однако очевидно, что все они поддерживали советскую власть и политику коллективизации и расплачивались за свои действия. Они составляли то меньшинство крестьян, которое участвовало в проведении политики коллективизации и выступало против остальной деревни в гражданской войне между крестьянами — внутри гражданской войны деревни и города.

Данные по регионам подтверждают тот факт, что жертвами в основном становились местные партработники, главным образом представители сельсоветов и активисты. Мерл Фейнсод собрал сведения по 47 актам террора в Западной области в октябре 1929 г. Среди жертв — 10 председателей сельсоветов, 8 секретарей сельсоветов, 8 членов хлебозаготовительной комиссии, 21 активист{524}. По данным прокуратуры, в Западной области за 1929 г. 63% актов террора были направлены против работников НСА (низового советского аппарата) и 37% против активистов (50% из них были колхозниками){525}. Аналогичную картину дают данные по Центрально-Черноземной области за август-декабрь 1928 г., где 80% жертв составляли сельские активисты (включая членов сельсоветов){526}. В период с 1 мая по 10 июня 1929 г. в той же области от актов террора пострадали уже 55 работников НСА, 2 милиционера, 1 служащий колхоза, 12 колхозников, 1 селькор, 21 активист-бедняк, 8 коммунистов и комсомольцев, 8 представителей культурно-общественных организаций{527}. Несмотря на скудость сведений за период до 1930 г., в прессе появились сообщения о том, что с 15 августа по 15 октября 1928 г. были убиты 24 представителя сельсоветов, 15 коммунистов, 6 комсомольцев, 14 селькоров{528}.

Данные за 1930 г. также подтверждают, что в основном жертвами крестьян становились работники НСА и сельские активисты. В таблице 4.7 приведена информация о жертвах террора по регионам.

В этих статистических данных ОГПУ, в которых учтены дополнительные случаи помимо указанных ранее 13 794, также содержится раздел «объекты» террора. Так, колхозы (2 836 случая, или 21%) и правительственные здания (753, или 6%) становились объектами нападения (обычно поджогов и вандализма) почти в четверти случаев. Хотя после 1930 г. количество политических убийств сократилось, из имеющихся данных можно сделать вывод, что жертвами всех типов террора продолжали оставаться сельские активисты-колхозники. По данным Верховного суда РСФСР, террор в основном был направлен против колхозных должностных лиц (после 1930 г. в их число входило все больше и больше крестьян) и сельских активистов{529}. Несмотря на то что эти данные вряд ли можно проверить эмпирически, они весьма логичны: авторитет сельсовета был ниже, чем колхоза, который часто возглавляли сильные руководители.

Таблица 4.7.{530}

Жертвы террора по регионам, 1930 г.[59]

Регион Работники НСА Колхозники Активисты Украина 313 (11%) 599 (22%) 952 (34%) Северный Кавказ 57 (9%) 152 (25%) 268 (44%) Центр.-Черн. область 226 (21%) 233 (21%) 273 (25%) Средняя Волга 163 (26%) 111 (17%) 196 (31%) Нижняя Волга 109 (15%) 125 (18%) 262 (37%) Сибирь 91 (21%) 113 (26%) 101 (23%) Западная Сибирь 57 (19%) 34 (11%) 145 (48%) Восточная Сибирь 14 (9%) 9 (6%) 66 (42%) Урал 154 (16%) 235 (24%) 314 (32%) Московская область 102 (14%) 192 (27%) 1 242 (34%) Ленинградская область 160 (26%) 253 (42%) 121 (20%) Западная область 137 (20%) 214 (32%) 162 (24%) Ивановская область 57 (20%) 81 (28%) 89 (31%) Белоруссия 37 (7%) 200 (38%) 129 (24%) Нижегородский край 100 (16%) 229 (36%) 198 (31%) Дальний Восток 46 (13%) 106 (31%) 59 (17%) Север 20 (17%) 30 (25%) 38 (32%) Башкирия 52 (18%) 78 (27%) 108 (37%) Татария 88 (21%) 113 (27%) 136 (32%) Казахстан 52 (16%) 75 (23%) 160 (48%) Крым 13 (15%) 16 (19%) 39 (46%) Средняя Азия 36 (12%) 45 (15%) 210 (70%) Кавказ 82 (16%) 123 (24%; 217 (43%) Северный Кавказ 48 (21%) 22 (10%) 118 (52%) Итого 2 114 (15%) 3 388 (25%) 4 603 (33%)

В основном крестьяне выплескивали свой гнев на жителей деревни, тесно связанных с советской властью. Большинство из этих активистов и работников сельсоветов происходили из крестьянских семей. Среди неместных жертвами становились либо представители центра, например двадцатипятитысячники, постоянно проживающие по месту работы, либо пришлые горожане, входившие в советский аппарат, или же обучающий персонал{531}. К людям с такими должностями было легче подступиться, чем к уполномоченным или же к вышестоящим государственным лицам: те заезжали в деревню ненадолго и постоянно находились в движении, а потому застигнуть их было практически невозможно, разве что во время очередного мятежа или бабьего бунта, которые редко заканчивались серьезными жертвами. Два неожиданных инцидента в начале 1930-х гг., в результате которых так называемые крестьянские банды в опасной горной местности расправились с секретарем Ингушского обкома партии, партийным инструктором Северокавказского крайкома партии и двумя членами обкома Кабардино-Балкарии, являются скорее исключением из правила{532}. Хотя убийства этих высокопоставленных лиц и подлили масла в огонь гражданской войны, ее главный фронт пролегал в деревне, а основными жертвами были местные активисты — немногие крестьяне, решившие связать свою судьбу с советской властью.