Молинас ожидал подобного вопроса. Когда его задал секретарь Супремы, он ответил прямо, как того требовал долг. Но Иоанн Римский принадлежал к другой ветви инквизиции.

— Если гугеноты служат дьяволу, то иллюмипаты — его прямое порождение, — сказал он сухо. — И в этом состоит их конкретное могущество. Не спрашивайте какое.

Если Иоанн Римский и был поражен, то виду не подал. Он потянулся за салатом и, заметив в дверях слугу, сделал ему знак принести еще графин вина. Только после этого он взглянул на собеседника.

— И больше вы ничего не можете мне сообщить?

— Сожалею, но нет.

— Тогда чего вы от меня хотите? Учтите, что вы простой фамильо.

— Уже нет. Теперь я визитадор. Это инспектор, имеющий право взять на себя обязанности испанского инквизитора, с которыми тот не справился.

— Здесь мы не в Испании. Повторяю вопрос. Чего вы от меня хотите?

Молинас решил не обращать внимания на явную враждебность инквизитора.

— Сейчас скажу. Прежде всего мне необходим официальный мандат французской инквизиции. Нет, не беспокойтесь, мое содержание останется за инквизицией Испании. Однако грамота кардинала делла Ровере, благодаря которой вы меня любезно приняли, гарантирует мне свободное передвижение по французской территории, но не обеспечивает содействия церковных властей. Таким образом, я должен каждый раз объяснять, кто я и чем занимаюсь, как, например, вам. Инвеститура Тулузы позволила бы мне беспрепятственно выполнять свою миссию.

— Я должен поговорить с главным инквизитором, Матье Ори. Какова вторая просьба?

— О, проще не бывает. Вы, падре, без сомнения, получаете сведения о Нотрдаме. Хотелось бы знать, где он находится. На какое-то время я потерял его след.

Иоанн Римский небрежно взмахнул рукой, в которой был зажат нож.

— Это я могу сказать вам сразу. Он в Бордо.

— И чем занимается?

— У меня не слишком свежие сведения. Думаю, изготавливает мармелады, косметику и прочую ерунду. Он работает в лавке Леонара Бандона, знаменитого аптекаря, что обеспечило ему дружбу многих состоятельных людей.

— Полагаю, евреев?

Иоанн Римский подождал, пока слуга поставит на стол очередной графин с вином и уйдет.

— Нет. Я лично знаю Шарля Сенинюса, Жана Таррага, адвоката Жана Трейе. Все они добрые христиане и добропорядочные буржуа. Вы, испанцы, просто помешаны на евреях.

— На то есть веские причины. В ваших донесениях говорится, что у него есть отношения с какой-нибудь женщиной?

— С какой-нибудь одной? Нет. Он, конечно, посещает веселые дома, как и все. — Иоанн Римский пожал плечами. — Поймите меня, господин Молинас. Даже после того, что вы рассказали мне об иллюминатах, ваш маг мне мало интересен. Учтите, что гугеноты множатся день ото дня, а вальденсы настолько обнаглели, что открыто отправляют свои обряды. Я попытаюсь достать вам документ, о котором вы просите, но большего сделать не смогу. Я не вправе расходовать все силы на поимку одного человека.

— Человек один, но имя ему легион. — Мрачно проговорив эти слова, Молинас резко встал из-за стола. — Извините, падре, я должен вернуться к своим обязанностям. Вы знаете, где найти меня, когда получите мандат из Тулузы.

Под слегка оторопелыми взглядами инквизитора и прислуги Молинас вышел из комнаты. Он пересек вестибюль дворца, но на улицу не вышел. Свернув в коридор, украшенный фламандскими гобеленами, он оказался перед дверью из неструганого дерева, слегка контрастирующей с роскошью общего убранства дворца. С разрешения кардинала Галаццо делла Ровере у него была здесь своя комната, которая позволяла не показываться на людях и выходить в город только по ночам. Это подвальное помещение смотрелось нарядно, хотя и скромно, на стенах не проступала сырость.

Молинас спустился по лестнице в прихожую, освещенную двумя окнами, открыл едва притворенную дверь комнаты и сбросил плащ. Сидевшая на кровати женщина поднялась на ноги. Она была еще молода и красива, но начавшая расплываться фигура говорила о будущей тучности, и морщинки в углах глаз выдавали неминуемое наступление зрелости.

— Вы заставили меня прождать два часа! — запротестовала девушка. — Колокол прозвонил дважды. Я чуть не заснула.

Молинас улыбнулся, скривившись, как все люди, не привычные к проявлениям сердечности.

— Прошу прощения, но я не мог прийти раньше. В конце концов, Жюмель, я позвал тебя в твоих же интересах.

Девушка скорчила изящную гримаску.

— Теперь меня никто не зовет Жюмель. Я Анна, Анна Понсард. Для друзей — Анни.

— Я знаю, Анни. Об одном твоем старом друге я и хочу с тобой поговорить. И о том, как тебе разбогатеть.

Лицо девушки разгладилось.

— Я бы не пришла сюда, если бы вы вместе с запиской не прислали мне кошелек. Должно быть, у вас много денег. Только не понимаю, зачем вам надо было встречаться со мной во дворце этих паршивых попов, да еще в склепе.

Комната и вправду была мрачновата. Вся мебель, помимо кровати, состояла из двух стульев, рундучка и придвинутого к окну стола. Стену целиком занимало громадное распятие, грубо вырезанное из цельного куска дерева, возможно, из огромного ствола. Угловатое и жесткое лицо Христа смотрело сурово и отрешенно. Таких распятий давно уже не делали. С ним любое помещение становилось мрачным.

Молинас повесил плащ на гвоздь и уселся на стул.

— Кошелек можешь считать только задатком. Я могу обеспечить твое счастье.

— Прекрасная новость, — ответила Жюмель. — Но вам, конечно, что-то от меня понадобится. Прежде чем принять богатство, которое вы предлагаете, я бы хотела знать, что именно. Хотя приблизительно догадываюсь. — И она плюхнулась на край кровати, зазывно раздвинув ноги.

— Нет, об этом брось и думать, — сухо бросил Молинас, отводя глаза. — Я уже сказал, что речь пойдет о твоем старом друге. Ты помнишь Мишеля де Нотрдама? — Он непроизвольно подался вперед, и луч света упал на его лицо. — Помнишь?

Жюмель вскрикнула.

— Я вспомнила вас! Это вы в ту ночь в Монпелье, перед «Ла Зохе»… — Нежные черты ее лица исказил страх. — Вы что, хотите отомстить? Но учтите, я была тогда ни при чем. Молинас снова отодвинулся в тень.

— Я вовсе не собираюсь причинить тебе зло. Дело не в моих тогдашних обидах. Дело в Мишеле Нотрдаме. Ты его помнишь?

— Еще бы мне его не помнить! — злобно ответила Жюмель. — Этот мерзавец меня соблазнил, заставил подумать, что любит… А потом ушел с тощей девчонкой с волосами рыжими, как морковка! Все мужчины одинаковы.

— Девчонку звали Магдалена. Она умерла от чумы.

— Так ей и надо! С нее начались мои беды. Хотя сейчас жаловаться не на что. С тех пор как Коринну убил солдат, девочками в «Ла Зохе» командую я. Я неплохо зарабатываю, и мне уже не надо идти в постель с кем попало. Но был миг, когда Мишель вселил в меня надежду на другую жизнь. Он казался серьезным человеком.