В тот день лейтенанта еще слушали. Построились. В строй встали все. Даже те, кто уже откровенно посматривал в лес и не особо дорожил ни винтовкой, ни петлицами, да и на лейтенанта косился зло, недоверчиво.

Пересчитал лейтенант свое войско. В строю оказалось девятнадцать человек. Часть из первого взвода, часть из второго. Кое-кто заблудился и из третьего, и даже из санчасти двое санитаров.

Иван готов был выполнить любой приказ лейтенанта, даже если бы тот приказал в тот момент контратаковать немцев не дороге. Потому что не увидел в строю отца.

– А где дядя Гриша? – толкнул его в бок Нестер, когда они стояли на краю оврага, поправляя одежду и осматривая снаряжение.

– Не видел я его, Нестер. А ты?

– И я не видел. Скорее всего, на дороге остался. – И Нестер вдруг спохватился: – Неужто взводный на дорогу поведет? Куда ж мы, с винтовками, против такой-то силы?

– Пойдем, Нестер. Пойдем, если командир прикажет. Там, на дороге, много наших осталось.

Но на дорогу лейтенант их не повел. Повел в лес. Иван хотел уйти. Не мог он бросить отца. Нестер стал отговаривать:

– Брось, Вань, не трави душу. Если в плен попал, то его уже угнали. Ты ж видел, какую колонну они там наверстали. А если ушел, то тоже где-нибудь тут, в лесу бродит.

Двое суток блудили по лесу. Доели последние сухари. От раненых потянуло смрадом, запахли бинты. Перевязку не меняли с тех пор, как бежали в лес. У некоторых под бинтами появилась опухоль. Их пошатывало от высокой температуры. Стало ясно, что с такими далеко не уйти. Запах гангрены – это запах скорой смерти.

Однажды под вечер вышли к деревне. Деревенька так себе, дворов шесть. Не деревня, а лесной хутор. Лейтенант остановил их, долго слушал, вглядывался в сумерки, в затеплившиеся красноватыми огнями керосиновых ламп окна, казавшиеся издали совсем низкими, придавленными к земле. Потом сказал:

– Вот тут, ребята, и разживемся. Тут переночуем и просушим одежду.

Хорошо бы, подумал Иван. Но не шел из головы отец. Как бы он ни прокручивал назад произошедшее, какие бы варианты ни просчитывал, выходило всякий раз одно: отца он бросил. Там, на дороге бросил. Как бросил окоп. Пулемет Иван не бросил. «Дегтяря» они тащили с Нестером по очереди. Один нес пулемет, а другой сумку с тремя запасными дисками. Винтовку Нестер где-то потерял. Да и черт с ней, с винтовкой. О ней даже лейтенант Нестеру не вспомнил. Хорошо, что пулемет вынесли с запасом патронов. Лейтенант у них был – человек. Со взводным им повезло. Но отец остался где-то там, на дороге. И эта постоянная мысль разъедала душу сильнее гангрены.

– Воронцов, – приказал лейтенант, – займи-ка позицию вон там, чтобы улицу мог свободно простреливать. Если что, я по улице не побегу. Так что лупи вдоль дороги, патронов не жалей.

Иван залег за березой. Поставил пулемет на сошки. Прислушался. Лейтенант ушел в деревню не один, с Нестером. А через минуту оттуда – крики и пулеметная очередь. Пулемет – немецкий. Иван уже научился различать пулеметные голоса. Запустил очередь и он. Но стрелял не вдоль улицы, как приказывал лейтенант, а прямо по вспышкам пламени работающего пулемета. Вскоре загорелся крайний дом. Вышло так, что Иван стрелял по крыше. Крыша соломенная, занялась легко. А пули – трассирующие. Трассирующими ночью стрелять лучше, можно трассой управлять, к цели ее подводить.

Замолчал пулемет. Дом горит. А от деревни к лесу человек ползет. Один. Значит, кто-то там остался. Кто? Нестер? Или лейтенант?

– Воронцов! – услышал он голос взводного. – Снимайся! Уходим!

Значит, там остался Нестер. Так потерял он и Нестера Андреенкова, с кем вместе уходил на войну из своего села Подлесного. Последнего своего земляка.

Километра два бежали лесом, пока вконец не выдохлись. В какой-то лощине, у ручья, повалились, чтобы отдышаться. Лейтенант рядом, хрипит, матерится, никак откашляться не может, дрожащими пальцами снимает с нижней губы тягучую слюну.

– Разжились, – говорит. – И пожрали, и обсушились, и раны чистыми бинтами… Была бы моя воля, всю деревню бы спалил. Гад на гаде.

– Деревня тут ни при чем, – сказал один боец из ополченцев. Иван его по голосу узнал. Ополченцами, как раз перед немецким прорывом, пополнили их батальон. Во взвод к ним пришли четверо. Все пожилые. Стрелять умели неплохо.

– А кто тут при чем?

Иван почувствовал, как напрягся взводный, зашевелился, начал вставать.

– С немцами надо воевать, а не дома в деревнях жечь. В этих домах наши люди живут, советские. Вот сожгли дом – и где теперь жить людям? – Голос ополченца становился все тверже. – А от немцев побежали, как зайцы от гончей.

Это точно, сглотнул комок в пересохшем горле Иван – как зайцы. Даже отца бросил…

– Где наши танки? Где артиллерия? Где самолеты? – Ополченец стоял перед взводным смело, разговаривал, как с равным. Что ж, на свои вопросы он право имел. Эти вопросы мучили всю роту. Да и не только роту. Точно так же спрашивали друг друга и не слышали ответов и в других ротах, батальонах, полках и дивизиях.

– Вы меня об этом спрашиваете? – вдруг сказал осекшимся голосом лейтенант. – У меня одно право: умереть вместе с вами в окопе. А то, что я вместе с вами драпанул, не лезет ни в какие уставы. Вот в этом я виноват по горло. Надо было за дорогу зубами держаться и вас не пускать. Под револьвером держать там всех.

Все слушали своего командира молча. Иван вдруг почувствовал, что и лейтенант не всесильный человек и что если и он сейчас скиснет, то им точно конец.

– Вот что, мужики, послушайте теперь меня. Я командир небольшой, всего лишь сержант. – Так начал свое слово и он, до этого времени молча наблюдавший за происходящим. Он понял, что начинается разброд, что все уже не доверяют друг другу и вот-вот вспыхнет огонь взаимной вражды и группа распадется на пары и одиночки. И тогда не выйти никому из них. – Всем нам тут несладко. Но давайте договоримся вот о чем. На лейтенанта не залупаться. Он, между прочим, нас не бросил. А вы видели, какие толпы по дороге без командиров шли. Ефимов! – позвал он бойца, который теперь, после того как увидел расстрел своих товарищей в овраге у дороге, не отставал от них ни на шаг.

– Я! – брякнув винтовкой, вскочил на ноги Ефимов.

– Что будет с нами, я не знаю. – Иван толкнул бойца к ополченцу. – А вот ему наш лейтенант жизнь уже спас. Вы все знаете. Так что как хотите, а я с лейтенантом до конца. Если бы «особняки» начали разбираться, то и лейтенанта могли поставить к березе. Вы как хотите, а я с таким командиром до конца!

Ночью в лесу они набрели на костер. Возле него сидели и сушились несколько бойцов из их роты. Иван сразу спросил об отце.

– Воронцов ушел вместе со старшиной, – ответил один из бойцов.

В лицах сидевших у костра чувствовалась настороженность. Видно было, что на гостей они не рассчитывали. Ни на гостей, ни на пополнение, ни на то, что сами могут стать пополнением.