- Лучше почитай стихи! - посоветовал Птицын Лунину. - Маяковского. "Про это"!

- Крокодильский юмор! - фальцетом прокукарекал Лунин и бережно загасил в пепельнице окурок. - В женщине главное - стиль! Изящество, красота, нежность, любовь! Почему ты уверен, -- вдруг закричал он Птицыну, - что женщина - это предмет обихода?! Сосуд скудельный? Или, ты полагаешь, она - ночной горшок для отправления мужских надобностей? Нет, она не унитаз! Я верю, что женщина - существо духовное. Она не виновата в Адамовом грехе! Это он съел яблоко! Так какого же рожна на нее вешать всех дохлых собак?!.

Птицын никак не ожидал агрессии от Миши в такой момент. Лянечка переглянулась с Верстовской. На губах Лянечки бродила ироническая улыбка.

Лунин вдруг обмяк, сам себя оборвал и сел на стул. Ему опять захотелось спать. Тазепам начал действовать как снотворное. "Скорей бы все это кончилось!" - подумал он.

Верстовская спрыгнула с кресла и выбежала из комнаты. Птицын понял, что это шанс переломить бесконечный, махровый идиотизм: надо этих баб разделить и добивать их по отдельности. Нельзя пускать Верстовскую в комнату. "Пусть Лянечка с Луниным беседуют о женскости и духовности (Лунин, как видно, опять нажрался тазепама, потому неадекватен), а я попробую изолировать Верстовскую". Он вышел вслед за Верстовской.

Верстовская заперлась в ванной.

Воображение Птицына услужливо нарисовало ему соблазнительную картинку: он ловит Верстовскую на выходе из ванной, запихивает назад, закрывает дверь изнутри, включает кран с теплой водой, дожидается, пока ванна начнет наполняться и хладнокровно опускает Верстовскую в ее бронетанковом комбинезоне в воду. Она там барахтается. Он лезет туда же, и между ними происходят веселые игры с водяными брызгами. На сколько они будут веселые, он предпочитал не загадывать вперед. По крайней мере, вчерне план действий был готов. Хорошо бы попозже и Лянечку туда окунуть - сбить с нее польскую спесь!

Маленькая загвоздка: похоже, Верстовская не собиралась выходить из ванной. Птицын отправился на кухню. Чтоб хоть как-то убить время, Птицын поставил на газ две жезвейки с кофе. Он задумался о том, каков источник этой сексуальной фантазии. Кукеса и Ксюшу в ванной он вспомнил сразу. В совмещенном санузле в Мытищах между ними разыгрывались кошмарные семейные дрязги, вплоть до рукоприкладства. Потом по цепочке ассоциаций Птицын припомнил рассказ Кукеса о его приятеле Солее, который привез домой шлюшку, снятую на Ярославском вокзале, трахнул ее в ванной, потому что родители были дома, после чего все вместе смотрели телевизор: тринадцатую серию "Тени исчезают в полдень" - и пили чай.

"Чем она там может заниматься?" Птицын посмотрел на широкое окошко под потолком между ванной и кухней. За стеклом горел свет. Он сделал два шага назад и запрокинул голову. Если вскочить на плиту, то будет видно все, что делается в ванной. "Слишком грязно! На какую мерзость тянет человека это поэтическое чувство - любовь! При ближайшем рассмотрении душа оказывается клоакой, откуда поднимаются всякие миазмы, на свет Божий выползают змеи и скорпионы..."

На плите зашипело. Кофе убежал. Птицын бросился его спасать - чёрт! обжег указательный палец. Открыл воду - сунул палец под холодную воду, смочил подсолнечным маслом. Жгло не переставая. Вдруг он взглянул на окошко ванной: свет погас. Пока он возился, Верстовская исчезла. Шанс упущен.

Птицын зашел в ванную. В унитазе плавала вата, пропитанная кровью. Птицын злобно спустил воду.

2.

Птицын принес на подносе кофе, уже разлитый по чашечкам. Играла музыка Джо Дассена. Лянечка прикорнула на диване; глядя в зеркальце, она подмазывала губы и черным карандашом прочерчивала их границы посередине и в уголках. Миша, откинув занавеску, созерцал в окне хмурый январский день, готовый вот-вот погаснуть.

- Миша, дай, пожалуйста, спички, - вдруг энергично бросила Верстовская, допивая кофе и отставляя чашку в сторону. - А ты, Арсений, разлей вермут.

Похоже, она что-то задумала. Неужели решила взять инициативу в свои руки?

Они выпили. Поморщились. Страшная гадость!

- Сыграем в фанты! - сказала Верстовская, вставая. - У кого короткая, тот исполняет фант. Первый загадывает Арсений. Лянечка и Миша тащат.

Верстовская достала из коробка три спички, одну надломила, половинку выбросила в чашку из-под кофе, перемешала спички за спиной и протянула их Лянечке:

- Тащи!

- Длинная! - сказала Лянечка.

- И у меня! - заявил Миша.

- Завяжите мне глаза! - приказала Верстовская, бросив короткую спичку на стол. - И раскрутите.

Миша завязал ей глаза желтым шелковым шарфом, который достал из шкафа. Лянечка трижды повернула ее за плечи в одну и в другую сторону.

- Арсений, что делает этот фант? - спросила Верстовская у Птицына.

- Целуется. Взасос.

Птицын с брезгливой миной сидел на диване, забросив ногу на ногу. Лянечка переместилась на кресло. Миша стоял у книжных полок.

Верстовская неуверенно шагнула в сторону дивана. Когда Лянечка ее крутила, Птицын заметил, как Верстовская слегка сопротивлялась, явно пытаясь сохранить способность ориентации. Сначала она шла к дивану, где сидел Птицын, но потом вдруг остановилась в сомнении и взяла левее, так что ткнулась носом в кашпо с настурцией, свисавшее с книжной полки. Верстовская сдернула с глаз повязку и увидела перед собой Лунина.

- О Боже мой! - вскрикнула она с неподдельным ужасом, но потом опомнившись, воскликнула: - Пожалуйста!

Она обвила руки вокруг Мишиной шеи, и они стали целоваться. Лянечка, улыбаясь, близоруко щурилась. Птицын, краем глаза следя за происходящим, не пошевелился, на его лице не проявилось ни малейшей эмоции. Он сидел как чурбан и вспоминал подвижные, как ртуть, губы Верстовской.

Миша закатил и прикрыл глаза, очевидно получая немалое удовольствие от внезапных лобзаний.

- Теперь, - распорядилась Верстовская, - Миша держит спички. Фант мой. Арсений, Лянечка и я играем. Короткая целует Арсения.

Миша пошел со спичками по кругу.

Верстовская вытянула первая.

- Длинная! - обиженно протянула она, не пытаясь скрыть разочарования.

- Короткая! - показала Лянечка свой фант и надела, а потом опять сняла очки.

Птицын даже не встал с дивана. Лянечка, коварно улыбаясь, сама подошла к нему и уселась рядом. Птицын двумя пятернями схватил Лянечку за затылок, грубо повернул ее голову к себе и, выдернув шпильки из пучка, хищно впился в ее губы. Они были пресные и каучуковые. Резиновый привкус на губах и языке напомнил Птицыну, как вчера он надувал презерватив. Точнее, эти губы походили на холодец, или, как говорила его бабушка, студень. Птицын терпеть не мог выражения Голицына о поцелуях - "пососались", но в случае с Лянечкой все обстояло именно так; Птицын преследовал исключительно техническую задачу: разомкнуть ее неподатливые губы и втолкнуть в Лянечкину глотку свой язык, чтобы овладеть ее языком, который сопротивлялся, ускользал прочь, не желал подчиняться грубой силе. Кажется, Лянечка не ожидала от Птицына такой прыти.