– С видеороликом в конюшне? Думаете, это она? Ласкина?

– Сами же ее садисткой обозвали.

– Она лошади стремилась боль причинить, мучение, когда сено подожгла. Да, там явно выраженные сексуальные мотивы. Половая инверсия. Но здесь… Это же не следы пыток жертв, все ожоги посмертные.

– Это из разряда манипуляции с трупами.

– На знаки похоже, – согласилась Катя. – Только вот знаки чего? Все так хаотично и… видите, никакой симметрии. Словно с завязанными глазами факелом тыкали.

– Напротив, симметрия здесь есть, – возразила Мухина. – Я часами эти снимки разглядываю. Симметрия здесь определенно есть… Только она какая-то странная.

Катя снова и снова сравнивала фотографии. Глаза ее слипались от усталости. Багровые пятна двоились, троились, словно рой красных мух слетелся на…

– Видеоролик сослужит нам службу, – тихо сказала Мухина. – Я Аньку Ласкину им завтра же… точнее, уже сегодня, – она глянула на часы, – прищучу. Мы покажем это ей. И для начала поглядим ей в глаза. А потом спросим, куда она ездила в ночь накануне того, как тело Натальи Демьяновой было брошено на остановке. Ну а затем все остальное спросим – в зависимости от ее первых ответов. Сегодня суббота. Там, в городской администрации, они по субботам проводят селекторное совещание с губернатором области. Мы доставим Ласкину сюда сразу же после их трепа по селектору. Это не раньше десяти утра. Вы отправляйтесь к себе, поспите, Катя. Вы мне пригодитесь, так что освежите мозги сном. Крапов уехал на выходные в Москву. Мы тут и без него с Анькой Ласкиной управимся.

Катя не сомневалась, что на мерзостный видеоролик, добытый через агента-проныру, Алла Мухина возлагает большие надежды в смысле давления на фигурантку.

Но она и не подозревала, что всем их планам суждено расточиться в пыль. ЭРЕБ не желал подчиняться обычной полицейской логике.

ЭРЕБ сам распоряжался своим временем и владел собственной логикой происходящего.

И хранил свой камень за пазухой для слишком уж ретивых теток-эриний, возомнивших себя бичом правосудия.

Катя еще долго внимательно изучала снимки, разглядывала странные пятна-ожоги. Она вынуждена была признать, что некая симметрия в рисунке посмертных увечий присутствует. Но что это было? Если это знаки убийцы на телах жертв, то где ключ к ним?

Алла Мухина оставила ее в запретном кабинете одну – среди ночи в ОВД доставили шайку угонщиков машин. Потом бомжей. Отдел сразу забурлил – во дворе скопились авто ГИБДД, приехали патрульные.

А Катя все сидела и разглядывала пятна на телах жертв. И терялась в догадках.

В половине шестого утра Алла Мухина вернулась и буквально приказала ей отправляться на кампус немного поспать – в одиннадцать должна была состояться беседа-допрос Анны Ласкиной.

Катя вышла из отдела. Еще не рассвело, ночная тьма нехотя уступала место серым утренним сумеркам, еще насыщенным тенями и мраком, сыростью, пропитанным светом фонарей и ветром, что дул с севера.

Катя устало влачилась по улице. Городок еще толком не проснулся. Светились вывески магазинов, но большинство зданий тонули в темноте. Темным было и здание городской администрации, лишь в кабинете охраны горел тусклый свет.

Мимо проехал автобус – абсолютно пустой. Остановился на остановке. Катя ощутила знакомый холодок. Напряглась. Нет, никого. Остановка пуста. И та, что напротив, тоже пуста.

Она шла к кампусу, и навстречу ей не попалось ни одного прохожего, кроме…

Шаркающие шаги по асфальту.

Со стороны Седьмой Парковой улицы приближалась пожилая женщина. Катя пригляделась – в свете фонарей она узнала по одежде и походке ту самую старуху Надежду Павловну, соседку Мухиной из дома напротив. Мать несчастного больного парня. Старуха ходко и бодро шествовала в этот ранний еще сумрачный час… куда? Догадаться было нетрудно. Она ведь работала уборщицей в магазине «Французская пекарня». А хлебные магазины открывают свои двери для персонала очень рано – надо принять свежую выпечку, разложить товар, убрать витрины и зал.

Старуха шествовала к перекрестку наискосок. Пекарня ведь тоже располагалась на центральной площади, как и кампус.

Катя добрела до дверей своего пристанища, раздумывая, что придется будить спящую администраторшу на ресепшене, стучать в двери, чтобы ей открыли.

У самых дверей она оглянулась на розовую неоновую вывеску пекарни. Старуха должна уже была достичь магазина.

Стоп.

Катя вгляделась в освещенную площадь, что лежала перед ней, как на ладони.

Никого.

И звука шаркающих шагов не слышно.

Но где же…

Старуха должна была пересечь перекресток и подойти к пекарне…

Но возле «Французской пекарни» – никого.

И на перекрестке – тоже никого.

Катя повернула назад и быстро пошла в обратном направлении – к тому самому перекрестку.

Она встала у мигающего желтого светофора и огляделась. Улица в направлении Седьмой Парковой пуста. Улица, по которой она шла к дому ученых, тоже пуста и безлюдна. Улица, по которой она вот сейчас возвращалась от отдела полиции, – тоже пуста.

Где же старуха? Куда она делась? Может, Катя не заметила, и та вошла в пекарню? Может, там уже открыто?

Катя бегом вернулась назад, ринулась к дверям «Французской пекарни», где когда-то работала четвертая жертва Наталья Демьянова. Дернула дверь – заперто, внутри темно. Она начала стучать, но ей никто не ответил. Магазин явно был закрыт на ночь, и именно уборщице Надежде Павловне предстояло первой открыть его и снять с сигнализации.

Катю прошиб холодный пот. Она ощутила, что сердце колотится в груди с невероятной силой.

Она затравленно оглядела знакомый пейзаж.

Тихий сонный ЭРЕБ.

Не окраины, не поля, не новостройки – центральный старый район, где человек не может сам собой исчезнуть, если только его не…

Катя не двигалась с места, уговаривая себя не паниковать, рассуждать логически.

Шума проезжающей машины она не слышала. И проезжая часть пуста. Стояли лишь авто, припаркованные у домов.

Да, проехал автобус, но это было раньше и не здесь, она это место уже миновала, когда увидела шагающую старуху.

Криков о помощи она не слышала.

Между тем, как она увидела старуху, подходящую к перекрестку, и тем, как оглянулась у дверей кампуса, прошло минут пять, не более. Ну, может, шесть.

Она медленно пошла через перекресток туда… Она озиралась по сторонам.

Магазин «Хозтовары» – вдалеке, его витрина светилась. Чуть ближе – неосвещенное здание, офисное, сейчас закрытое, лишенное арендаторов. Еще чуть ближе – тоже темное здание, двухэтажная коробка из силикатного кирпича с заросшим палисадником. Кусты. Темное пространство за кустами – то ли двор, то ли пустырь.