— Я даже не знаю, как вас благодарить за этот подарок! Право, вы и сами не знаете ему цены! Георг просто в восторге от этой картины!

— Вы вовсе меня захвалили, — засмеялась Юлия и перевела потеплевший взгляд на Георга.

«Это правда, что тебе нравится?»— спросили глаза.

«Конечно, ты же знаешь. И вовсе не потому, что написала ее ты. Картина хороша сама по себе», — взглядом же ответил Георг. Он ощутил вдруг острое чувство вины, вспомнив, как выбирал для картины место в доме. В спальне ее он повесить не мог, картина для него была слишком связана с Юлией, означала почти присутствие ее в доме, а их с Мартой спальня была не самым подходящим для этого местом. Поэтому он пристроил картину в гостиной, но появляться там избегал, ибо скрытое в этом колдовском рисунке безжалостное и неотвратимое предчувствие вызывало у Георга гнетущее ощущение чужого недоброго взгляда.

— Странная картина! — мрачно сообщил Стивен. — У Юлии все картины странные. Да и странно было бы, если бы они не были странными!

Он старательно засмеялся и пояснил:

— А это у меня каламбур. Тоже странный, как все, связанное с моей женой.

— Перестань, пожалуйста… — тихо попросила она.

— Уже перестал! — с готовностью отозвался Стивен. — Хотя ты не даешь мне веселиться!

Глаза у него были тоскливые. Он улыбнулся одними губами и лихо заявил:

— Веселье есть неотъемлемое и святое право каждого индивидуума!

— Странного индивидуума, — неожиданно и очень к месту уточнила Марта. Георг и Юлия попытались и не смогли удержать смех. Марта тоже улыбнулась, польщенная успехом своей реплики. Лишь Стивен остался невозмутим.

— А что в этой жизни не странно? — философически вопросил он. — Мы вот тут сидим, веселимся под музыку. А музыка тоже бывает странная. Вон на Земле, говорят, музыку вообще люди придумывают. И сами ее играют!

— Как это — сами? — засмеялась Марта. Она заметно оживилась, приободренная нечаянным успехом. — Музыку же компьютеры пишут, сразу на кристаллы. Мне Вика говорила, она в компьютерном центре работала. Да и вообще, это каждому ребенку известно!

— А ведь это правда, дорогая, — мягко сказал Георг. — Сами играют на музыкальных инструментах. Ну, вроде детских пищалок.

— Представляю, что у них получается! — фыркнула Марта.

Принесли пудинг. На некоторое время воцарилась тишина. Марта моментально съела свою порцию, взглянула было на остаток пудинга на блюде, потом решительно отодвинулась от стола и огляделась. Музыка смолкла. Помещение наполнял ровный гул голосов.

— Завидую я художникам! — сказала Марта. — Такие вы… это… утонченные… Я ведь до замужества тоже не лишена была… Мне все так и говорили…

Георг подавился пудингом. Он вспомнил девичий альбом Марты с корявыми слюнявыми стишками и подкрашенными рисунками пером. Рисунков было всего три: томная девица с ресницами, букет пластиковых роз и хорошенький котенок с бантиком на шее. Рисунки повторялись в разной последовательности. Самым удивительным было их неправдоподобное, механическое единообразие, словно воспроизводила их не пухленькая ручка Марты, а графопостроитель компьютера.

Марта, не обратив на Георга внимания, подалась корпусом вперед и спросила Юлию свистящим, слышным во всех углах зала шепотом:

— Это кто, ваш знакомый?

Она кокетливо показала глазами на столик у стены, за которым мрачно сидел высокий, атлетически сложенный юноша. Юлия заметно смешалась. А Марта, игриво поправив прядь волос на виске, убежденно добавила:

— Очень видный молодой человек. И все время на вас поглядывает.

— Странный молодой человек… — меланхолически произнес Стивен.

— Ты бы пригласил Марту потанцевать, — сказала ему Юлия.

— Аховый из меня танцор, — безнадежно сообщил Стивен, но тотчас же встал и, подойдя к Марте, церемонно наклонил голову. Зардевшись, Марта замахала пухлой ладошкой, тревожно оглянулась на Георга и наконец, решившись, легко вскочила на ноги и рука об руку со Стивеном поплыла на пятачок у входа, где уже топтались несколько пар.

— Дай закурить, — попросила Юлия. Георг подал ей сигарету и щелкнул зажигалкой. Сильно подавшись всем телом в его сторону, она неумело затянулась, выпустила дым и сказала вполголоса:

— Георг, я боюсь… — Она показала глазами на мрачного парня за столиком. — Он появился две недели назад. Назвал меня каким-то чужим именем и загородил дорогу. А смотрел так, будто я должна кинуться к нему, как только увижу. С тех пор постоянно крутится поблизости и смотрит так, словно ждет, когда я с ним заговорю…

— А до этого ты его не встречала? Вас нигде не знакомили? — спросил Георг, пряча зажигалку.

— Нет, — покачала Юлия головой, откидываясь на стуле. — Ты ведь знаешь, у меня память профессиональная…

Георг медленно обвел взглядом зал. Марта чопорно танцевала, вид у нее был вполне счастливый. Неожиданно Георг резко повернулся и встретился со взглядом парня. Тот не смутился, не опустил глаз. Действительно, он держал себя так, словно ожидал, когда к нему обратятся. «Можно подумать, что знакомых встретил, — раздраженно подумал Георг. — Держит себя именно так…»

— Чудак какой-то, — успокоительно сказал он. — Понравилась ты ему, да и все…

— Что — понравилась? Что — понравилась? — нервно сказала Юлия. — Сам ведь знаешь, что это ерунда!

Я боюсь, что он специально следит. Может, он про нас с тобой знает?

Георг понимал, что это ерунда: понравилась или не понравилась, а правила приличия не позволяли вести себя так вызывающе. «А тебе самому, а Юлии эти правила не писаны? — прозвучал внутри ехидный голос. — Ведь стоит только открыться вашим отношениям, и от вас все отвернутся…» От одной только мысли, что все вдруг станет известно, внутри у Георга что-то оборвалось. Он едва сумел справиться с голосом.

— Ну что ты, какая слежка?.. Кому за нами следить? Да и ничего, х сожалению, за нами не водится… Ты просто совсем уж зачиталась старинными земными книжками…

Георг не был полностью уверен в том, что говорил. Он постоянно контактировал с самыми разными людьми, ведь стеллеры есть практически в каждом доме. А на человека, молча копающегося с чем-то там электронным или механическим, быстро перестают обращать внимание, и Георг несколько раз слышал разговоры вполголоса о каких-то «друзьях порядка». Он не принимал этих слухов всерьез — так же как изустных сенсаций о младенце, двух недель от роду заговорившем по-французски. Никто про этих самых «друзей» толком ничего не знал, но говорили о них почему-то только шепотом. Почему этих разговоров надо было опасаться, от кого скрывать и что вообще делали эти «друзья», Георг уяснить себе не мог. Он вообще не понимал, чего можно опасаться в этом так просто, разумно и справедливо устроенном мире, — до той поры, пока у него самого не появился повод для опасений. А вместе с тем у Георга появились и сомнения в справедливости и разумности всего окружающего.