– Я не сделала ничего подобного, когда он приехал в первый раз. Я была потрясена: после всего, что он наговорил обо мне, этот парень попытался ухаживать за мной! Но он вел себя так, будто никакого разговора и не было.

– Ужасно!

– Через несколько дней он спросил меня, не желаю ли я поехать на танцы в собрание. Аннабел тотчас же ответила ему, что это категорически исключается, потому что меня формально не представили обществу. На следующее утро он явился с каким-то музыкальным инструментом.

– О нет!

– Должно быть, он пел много часов, прежде чем кто-то его услышал. Он устроился на дереве возле окон Аннабел, а не моих, а сейчас разбудить ее почти невозможно.

Имоджин так безудержно смеялась, что у нее заболел живот.

– Когда Эван пошел спать, то сначала не мог понять, что за шум доносится снаружи, а потом сообразил, что это вариант известной песни «Придешь ли ты, дева? Приди», исполняемый скрипучим голосом.

– Так кто за тобой пытался ухаживать – круглый и низкорослый Кроган или высокий и худой?

– Низкорослый. Высокий – старший брат и уже женат.

– Что же случилось дальше? – спросила Имоджин. Она слушала, затаив дыхание.

– Ну, через несколько дней он явился и принес стихотворение, в котором воспевались мои глаза. Оно было довольно коротким.

– Ты ведь сохранила его, да? – умоляюще спросила Имоджин, снова начиная смеяться.

– Естественно, – с чувством собственного достоинства ответила Джози. – Возможно, это стихотворение останется единственным любовным произведением, посвященным мне. Поэтому я переписала его в альбом, но помню его и так. Погоди-ка… – Она приняла торжественную позу. – «Алмазами глаза ее сверкают, как королева, шествует она, на плечи ее кудри ниспадают, и в них лишь лента черная одна».

– И что же было дальше? – спросила Имоджин через минуту.

– Это все.

– Когда же это ты повязывала на голову черную ленту?

– Полагаю, – ответила Джози задумчиво, – что дальше у него не хватило места на этом листке бумаги.

– Стихи на удивление хороши.

– Да, Эван сказал, что они из известной песни, которую любит его бабушка.

– Значит, это ворованная любовная песня…

– Да и поклонник он поневоле. Это меня страшно разозлило. Что, если бы я все приняла за чистую монету, поверила ему? Если бы решила, что стихи его собственные, а чувства подлинные?

– Ну, теперь мы подошли к самому главному. Что ты сделала ему, этому мужчине?

– Я его вылечила, – сказала Джози.

В ее голосе прозвучало удовлетворение, а глаза засверкали как… ну прямо как алмазы.

– Вылечила? – спросила Имоджин с недоумением.

– Да, лекарством, которым папа когда-то пользовал лошадей. Собственно говоря, я изобрела его сама, чтобы лечить колики, вызванные зелеными яблоками. Но я знаю, что людям оно не очень подходит, потому что Питеркин однажды дал его одному из грумов, когда у того разболелся живот, и бедняга после этого маялся с неделю.

– О, Джози! – воскликнула Имоджин, снова рассмеявшись. – Это слишком жестоко.

– Я бы не стала этого делать, – ответила Джози. – Но я ведь велела ему уйти, а он не ушел. Поэтому в конце концов я сказала, что прекрасно знаю, что он считает меня свиноматкой с поросячьим лицом.

– И что он сделал?

– С минуту он просто глазел на меня, а потом сказал, что мне больше не представится случая выйти замуж и лучше, если мы поговорим с ним начистоту. Он сказал, что мог бы осчастливить меня, а без него мне это не суждено. Едва ли кто-нибудь захочет на мне жениться, особенно в Англии.

– Что за осел! – проговорила Имоджин бесстрастно.

– Он сказал, что в Англии есть определенные стандарты, – ответила Джози, и похоже было, что она снова впала в слезливое настроение, но совладала с собой, попытавшись глубоко дышать. – Я, конечно, не стала бы прибегать к такой низости и лечить его лошадиным лекарством, если бы он не добавил, что видел, как я ем, и пришел к выводу, что пищу я предпочту любому мужчине. И тогда… тогда я приняла решение.

– Хорошо. Он это заслужил.

– Но все, что он сказал, – правда. Я действительно люблю шотландскую еду. Пока я там была, я ела и ела, и мисс Флекно все время говорила, что мне надо есть по утрам огурцы с уксусом, а я не хотела этого делать, потому что повар Эвана утром подавал свежие овсяные лепешки, копченую селедку и ветчину, и, прежде чем я успевала подумать, я уже наедалась.

– Ты не можешь есть огурцы с уксусом! – сказала Имоджин. – Что за нелепая идея!

– Она говорит, что дочь герцогини Суррей потеряла таким образом три стоуна. Что у меня нет силы воли и, если не перестану есть, я никогда не выйду замуж.

Имоджин снова принялась массировать спину сестры и решила поговорить с Рейфом о мисс Флекно.

– Если ты целый день не будешь пить ничего, кроме уксуса, дорогая, ты, вероятно, умрешь. Просто истаешь.

Но убедить Джози не удалось.

– До этого мне очень далеко. Я могу остановиться где-то на полпути между моим теперешним состоянием и могилой.

– Это небезопасно. Кроме того, ты покроешься сыпью.

Это был веский аргумент, и Имоджин тотчас же это поняла.

В прошлом году у Джози случилась такая неприятность с сыпью, но сейчас ее кожа была безупречной и гладкой, как ирландские сливки.

– По всему лицу, – добавила Имоджин. – И это будет красная и липкая сыпь.

– Может быть, мне просто вообще перестать есть? – сказала Джози, слегка посапывая. – Я не смогу выезжать в свет, если люди будут называть меня за моей спиной шотландским поросенком. Я просто не смогу. Предпочту остаться старой девой, как мисс Флекно.

Имоджин рассмеялась в ответ на эти слова.

– Мисс Флекно сама как уксус, который она пытается заставить тебя пить. С ней никто не захотел бы остаться.

– Со мной тоже.

– Это неправда. Ты красивая молодая женщина. Ты хороша собой, и у тебя есть все изгибы, необходимые женщине. К тому же ты веселая и любящая.

– Хотела бы я, чтобы это было правдой, – сказала Джози с тяжким вздохом. – Но все мои изгибы выпирают наружу. А после Шотландии они стали еще мощнее и рельефнее. И мне пришлось уехать. Не понимаю, почему у меня не хватает силы воли, а похоже, что у всего остального человечества она есть. Даже мерзкий брат Крогана не такой круглый, как я.

– Мы напишем Аннабел и кое-что ей расскажем. Вероятно, она беспокоится.

– Сомневаюсь. Она все время лежит и спит, когда не ест. Но она носит младенца. Для меня же оправдания нет.

– Аннабел никогда не была стройна, как женщины, изображенные в «Белль ассамбле»[15]. И тем не менее у нее не было проблем с поклонниками. Всегда находились мужчины, желавшие ее.