– Может быть вы и правы, экселенц… Хорошо, я передам все, что вы скажете. Но что будет, если наш командир не захочет капитулировать, а примет решение сражаться до конца?

– Тогда и мы будем сражаться до конца. Если Келлер решит высадить десант на Кюрасао, десант будет уничтожен. Если кое-как отремонтирует руль и попытается сняться с якоря, чтобы уйти в другое место, корабль будет потоплен. Если решит отсидеться на борту, стоя на рейде, то может сидеть там сколько угодно, пока не закончится вода и провизия. Все попытки получить воду и провизию с берега будут нами жестко пресекаться. Иными словами, с рейда Виллемстада «Карлсруэ» никуда не уйдет. Либо он сдается, либо мы его утопим. Если же Келлер решит выбросить крейсер на берег и превратить его в непотопляемый форт, заняв в нем оборону, напомните ему о запасе провизии и воды. Никому сойти на берег не удастся. Мы этого не допустим. Я понятно говорю?

– Более чем, экселенц. Хорошо, я передам ваши слова командиру.

– Все это я также изложу в письме. Вам и вашим людям покажут Форт-Росс, чтобы они знали, что их ждет. Мы строим цивилизованное государство в этом забытом Богом месте, герр лейтенант. Здесь нет власти инквизиции и испанского короля. Мы – сами себе хозяева. Если придете к нам – не пожалеете. Есть еще ряд важных моментов, о которых я пока не буду говорить. Но со временем все узнаете.

– Я догадываюсь, о чем вы говорите, экселенц.

– О чем же?

– Вы – не из нашего времени. Вы – наши потомки. Не знаю, насколько далекие, но потомки.

– Почему вы так решили?

– Я видел ваш «Тезей». В нашем времени нет ничего похожего. Я видел ваши боевые машины, которые с легкостью проламывались через лес, как будто бы они двигались по шоссе. И которых совершенно не брали пули. Я видел странное оружие ваших егерей, которое значительно меньше винтовки, но при стрельбе не нужно каждый раз передергивать затвор. Карабин, который стреляет, как автоматический пистолет? Я о таких не слышал. И окончательно убедился в том, что вы наши потомки, когда увидел миниатюрную радио установку, по которой связывался командир егерей, захвативших меня в плен. И он разговаривал с ее помощью, как по телефону! Экселенц, такого нет в 1914 году. На «Карлсруэ» стоит весьма совершенная радиотелеграфная установка, но она имеет огромные размеры и вес. И по ней нельзя связываться, как по телефону. Подозреваю, что я видел далеко не все. И получается что вы, обладая техническим превосходством, действительно не хотели воевать с нами, а надеялись прийти к какому-то компромиссу. Но почему вы не сказали об этом сразу?

– Не буду обманывать. Именно потому и не сказали, чтобы выяснить ваши истинные намерения. Нам не нужны союзники из-под палки, готовые воткнуть нам нож в спину, едва им представится такая возможность. И фрегаттен-капитан Келлер проявил свои намерения предельно ясно. Следующий ваш вопрос я предвижу. Из какого мы времени и как закончилась война?

– Да, экселенц.

– Мы пришли из 2012 года с промежуточной остановкой в 1914-м, когда встретились в первый раз неподалеку от Тринидада. По поводу всего остального, сейчас вас отведут в соседнюю комнату и предоставят необходимые материалы. В них вы найдете ответы на многие вопросы. После чего расскажите обо всем на «Карлсруэ». Я не вижу смысла и дальше держать его экипаж в неведении. И чем скорее мы прекратим эту ненужную ни нам, ни вам войну, тем лучше. Можете также сказать Келлеру, что своим поступком он создал проблемы не нам, а вам. Мы в любом случае выкрутимся. В самом худшем случае останемся при своих, если не удастся захватить «Карлсруэ» и придется его уничтожить. А вот вам даже остаться при своих не получится. Крейсер уже выведен из строя и отремонтировать его своими силами вы не сможете. Голландцы на Кюрасао тоже ничем не помогут и, едва узнают о случившемся, сразу же попытаются захватить «Карлсруэ». Не обольщайтесь по поводу их показного гостеприимства, это еще те хищники. Не чета голландцам из вашего времени, действующим по принципу «и нашим и вашим». Если бы мы сразу встретились как друзья и пришли к соглашению о сотрудничестве, то это быстро бы стало известно всем. И многие, кто до сих пор точит на нас зубы и мечтает о реванше, сразу бы поджали хвост. Келлеру же захотелось повоевать, что также не укрылось от окружающих. Причем в первую очередь от иезуитов. Думаю, знаете, что это за публика? Так вот теперь информация уже разошлась – пришельцы из другого мира воюют друг с другом. И можно неплохо сыграть на этом, чтобы в конечном счете сожрать и нас и вас, захватив все наши секреты и научные достижения. Об этом герр фрегаттен-капитан не подумал?

– Не знаю, экселенц.

– В любом случае, это уже не имеет значения. Джинн вырвался из бутылки – и пресечь распространение этой информации невозможно. И все местные короли, инквизиция и прочие прелести семнадцатого века воспрянут духом. Мы, когда пришли сюда два года назад, заставил и всех нас уважать. Вы же поставили это уважение под сомнение. Поэтому, чтобы его вернуть, мы не остановимся ни перед чем. Вы хотите выжить в этом мире, лейтенант? Запомните, мы здесь чужие. Мы – я имею в виду и нас, и вас. Все вокруг только и ждут, когда мы перегрыземся в борьбе за власть и вцепимся в глотку друг другу. И герр Келлер дал им такую надежду…

Когда лейтенанта увели, в кабинет вошли через другую дверь Карпов и Матильда. Причем Карпов имел вид кота, увидевшего миску со сметаной, брошенную без присмотра.

– Ну вы даете, мой каудильо! Так красиво немца развести!

– Почему развести? Разве я хоть в чем-нибудь соврал? Ну, почти?

– Вот именно, почти. В любой момент уконтропупить немцев мы не можем, и слава богу, что они этого не знают. Матильда, что скажешь? Как он тебе?

– Обычный моряк торгового флота, которого мобилизовали на войну и которая ему, по большому счету, совершенно не нужна. Он не из кадровых офицеров, не имеет сословных амбиций и вполне согласен идти на компромиссы, так как сейчас окончательно понял – их дело проиграно. Поэтому импровизировать что-то свое за нашей спиной не будет. Другой вопрос, как отреагирует на это Келлер.

– Насколько удалось выяснить о Келлере из исторических документов, это товарищ упертый и будет трепыхаться до последнего. Так просто он сдаваться не станет. На самоубийственный подрыв погребов вряд ли пойдет, но вот утопить крейсер и попытаться удрать – вполне.

– Именно поэтому хочешь побольше засланных казачков вместе с этим лейтенантом отправить?

– Да. За сегодня надо отобрать группу адекватных «пацифистов» среди матросов, провести с ними беседу, показать Форт-Росс и отправить вместе с лейтенантом. Пока лейтенант будет Келлера и офицеров охмурять, матросы среди своих камрадов разъяснительную работу проведут. Нам надо расколоть немцев на группы, так как в их единогласное желание капитулировать я не верю. Как и в единогласное желание отдать свои жизни во славу Великой Германии, которой еще нет, тоже не верю. А вот в то, что большая часть немецких матросов устроит «потемкинский» бунт, к которому примкнут некоторые офицеры, вполне верю. Причем настоящий бунт – с мордобоем и стрельбой. Думаю, там уже многие имеют личные счеты к офицерам, но все держалось исключительно на орднунге и на том, что экипаж «Карлсруэ» еще не прошел закалку в боях. Тот отлуп, который немцы получили на Тринидаде, боевым опытом не назовешь. И нам надо создать благоприятные условия для возникновения бунта. Поэтому с момента прибытия на Кюрасао будем вести себя крайне осторожно, чтобы понапрасну не злить немцев и не давать Келлеру лишние козыри в руки. Пусть камрады видят – мы предлагаем жизнь, хороший харч, шнапс и страстных молодых прелестниц, а герр фрегаттен-капитан – величие и стойкость германского духа и жизнь впроголодь на борту корабля, уйти с которого нет никакой возможности. Либо возможность умереть во славу Великой Германии, не посрамив чести германского флага. Интересно, как долго немцы его будут слушать. По прибытию также проведем беседу и с губернатором Кюрасао, чтобы заручиться гарантией его правильного поведения. Сразу дадим понять, что он поставил не на ту лошадь. Но мы не будем раздувать из этого проблему. Ведь всякий может ошибиться и должен иметь возможность постараться исправить ошибку. А мы люди не злопамятные. Мы всего лишь злые, но у нас хорошая память.