— Мне сорок лет, Алина. Сорок лет: ни мужа, ни детей. Ничего. А скрипка любви не заменит.

Алина знает: ничто, никакие встречи, никакие съемки, никакие выставки не заменят тоненьких ручек Натали, обвивающихся вокруг шеи, ее сладкого голосочка, шепчущего на ухо всякие глупости. Алина понимает: Натали — это спасение. Она готова спасти сестру. Она пока еще не произнесла вслух утвердительного ответа, она все еще рассуждает о проблемах, связанных с очередной сменой страны, она еще не способна снова оторвать от себя дочь, хотя уже чувствует интуитивно, что с каждой новой отчаянной просьбой Маши ее внутренний протест неумолимо слабеет. Она уже начинает договариваться сама с собой: «Ненадолго. На месяц, на два, до летних каникул». Ей не с кем посоветоваться, кроме как с любителем Гиляровского.

— У тебя есть сестра? — удивлен так, будто Алина сообщила о наличии мужа.

— Да, она скрипачка. Хочешь познакомиться?

— Почему бы и нет?

Дальше все просто: это Толя, а это Маша. Маша тоже известна, также знакома с творчеством Гиляровского, а еще она несчастна и очень красива. Маша слабая. Машу хочется жалеть, утешать и любить. Естественное желание и неестественные поступки.

— У тебя с ним что? — интересуется Маша.

Алина сама не знает, как ответить. Ей бы хотелось думать, что есть нечто особенное, но она не уверена. Наконец говорит:

— Ничего. Он — мой коллега по программе «Досуг в Москве».

— А можно мне присоединиться к вашей программе?

— Почему бы и нет?

О том, насколько ее сестра и человек, на которого у Алины были определенные виды, сумели усовершенствовать свое времяпрепровождение, она узнала случайно. Банальная сцена из бородатого анекдота не показалась Алине смешной. Она была опустошающей, шокирующей, ломающей. Ломающей в который раз. Сначала Алине хотелось повернуть время назад и позвонить, предупредив заранее о своем приходе. Потом она тут же обрадовалась, что не сделала этого. Ведь не узнай она правды, позволила бы увезти Натали. Затем она сквозь какой-то охвативший сознание туман услышала лепетание Маши о внезапно нахлынувших чувствах, какой-то бред о возрождении и о том, что «ведь у вас с ним ничего особенного не было». Алина знает — Маша права. Все, как обычно. У Алины никогда не было ничего особенного с мужчинами, которые уходили к сестре. Ей нечего сказать, кроме одного-единственного:

— Опять…

«А если я сама его поцелую, что будет? Стану Татьяной Лариной? Да, ничем хорошим признание для героини не закончилось. Но сколько же тогда еще ждать?»

— Алина, ты слышишь? Ключ!

«А что, если он так и будет все время исправлять реплики и не обращать на меня никакого внимания? Мы почти закончили работу. Сценарий будет вот-вот готов. Ну, еще выходные. Максимум еще двое».

— Алина, дверь хлопнула!

«Нет, надо решаться. Как это делают? Придвинуться поближе или просто вытянуть губы и закрыть глаза? Или глаза лучше не закрывать?»

— Алина, там кто-то пришел.

«Да, лучше я буду смотреть прямо на него. Точно. Он же сам нас учил, что герои должны смотреть друг другу в глаза. Правильно. Что может пленить режиссера, как ни восхитительная игра? Хотя я ведь и не играю. Я серьезно. Ой, а почему он сам так странно смотрит на меня? Неужели это…»

— Алина, я серьезно! Кто-то пришел!

— Что?

— Всем здравствуйте! — На пороге комнаты стоит улыбающаяся Маша. «Почему бы не улыбаться? Ничего предосудительного она в квартире Алины не увидела, волноваться не о чем. Зря тетя Тоня подняла бучу. А молодой человек действительно симпатичный, даже очень». Маша смотрит на него с интересом, а Алина не отводит взгляда от сестры, цедит сквозь зубы:

— Незваный гость…

— Ну, знаешь, ты нас с бабушкой визитами не балуешь. Если гора не идет к Магомету…

— Зачем ты пришла? Кто тебя звал?

— Алин, ты что? Я просто хотела посмотреть, все ли у тебя в порядке.

— Пришла?

— …

— Посмотрела? Убедилась? Теперь иди обратно. — Алина чувствует, что перегнула палку. — Бабуле привет передай. Скажи, все в порядке. Извини, но ты не вовремя. Мы работаем.

— На чем мы остановились? — Алина деловито оборачивается к Дэну, но тот не слышит ее так же, как минуту назад она не слышала его. Он уже встал, натянул пиджак и забыл и про сценарий, и про Алину, и про все на свете.

— Я провожу, — обращается он к Маше, и она не отказывается, даже не предполагая, какой сокрушительный удар наносит Алине своим согласием. Алина раздавлена и уничтожена. То, что она безуспешно старалась заполучить несколько месяцев, за какие-то секунды досталось старшей сестре. Досталось одним взглядом, одним взмахом ресниц, одной улыбкой, одним движением белокурых локонов. А ведь он еще даже не слышал, как эта красотка играет на скрипке. Алина сидит, как пришитая, на своем стуле и методично рвет одну за другой страницы нового сценария. Если бы она могла, она бы делала это молча. Но она не способна молчать. Губы шевелятся сами и без конца повторяют одни и те же слова, будто упрекая кого-то невидимого, известного только одной Алине:

— Внешность имеет значение.

Славочка, милая!

Наконец-то можешь меня поздравить: твоя сестра — доктор наук. Честно говоря, даже не знаю, стоит ли радоваться. В моем возрасте уже почетно быть академиком или хотя бы членкором. Докторской степенью я могла бы удивить окружающих лет пятнадцать назад. Да, я потеряла слишком много времени, пытаясь построить свои рассуждения, опираясь на судьбу конкретного человека. Я выбрала не того «кролика». Для успеха моего замысла я должна была быть моложе своего «материала» на сорок лет, а не наоборот. Забавно, но, как только я поняла бесперспективность своей затеи и заменила конкретику общими фразами, работа сложилась буквально за несколько месяцев. Странно, раньше мне не приходило в голову, насколько быстротечна жизнь. А теперь, когда на кладбищах приходится бывать с пугающей частотой, я осознала, что уйду гораздо раньше своей героини и никогда не узнаю, чем закончится ее история, а следовательно, и делать какие-либо выводы относительно ее судьбы не имею права. Кто знает, что ждет ее в будущем. Во всяком случае, мне вряд ли когда-нибудь станет об этом известно. Она больше не интересуется моей жизнью и в свою не пускает. Видно, так и останется в моей памяти шестнадцатилетним угловатым подростком: дерзким, колючим и одиноким. Я звонила несколько раз Галине, да она в основном о Машиных успехах докладывает. Знаю только, что Алине удалось поступить во ВГИК. Представляю, какими мрачными будут картины обиженного режиссера. Хотя я могу ошибаться. Помнишь, у Паскаля: «Время потому исцеляет скорби и обиды, что человек меняется: он уже не тот, кем был». Так что все может быть. В любом случае я вряд ли удостоюсь приглашения на премьеру.