– Хорошо, сэр, – покорно сказал Селлон.

– Я поговорю с тобой, когда вернешься. Селлон снова сказал:

– Хорошо, сэр. – Он посмотрел на Питера, который уставился на горевшие поленья и не шевелился. – Надеюсь, вы будете не слишком суровы со мной, сэр.

– Не исключено, – чуть смягчился Кирк. Констебль вышел, понурив свои широкие плечи.

– Ну и что вы об этом думаете? – спросил суперинтендант.

– Звучит достаточно правдоподобно – в той части, которая касается бумажника. Так что вот вам мотив – замечательный новый мотив, цветет и пахнет. Поле несколько расширяется, согласитесь? Шантажисты, как правило, не ограничиваются одной жертвой.

Кирк едва ли заметил эту изобретательную попытку отвлечь его от естественных подозрений. Его заботило, что подчиненный не выполнил свой долг.

Воровство и сокрытие улик!.. Он бередил рану и тем больше сердился, что случившегося легко можно было избежать.

– Ну почему этот дурак не обратился к своему сержанту, если ему денег не хватало? Или ко мне? Чертовщина какая-то. Ничего не понимаю. Прямо поверить не могу.

– Есть многое на свете, – сказал Питер с грустным удивлением.

– Есть, милорд. В “Гамлете” много верного.

– О да. Подгнило что-то в датском королевстве. Взмутите ил деревенского пруда, и запах удивит вас.

Он беспокойно ходил по комнате. Свет, пролитый на дела мистера Ноукса, только подтверждал его подозрения, а если Питер кого и готов был душить собственными руками, так это шантажистов. Пять шиллингов в неделю в течение двух лет. Он не сомневался в этой части истории – никто не мог бы столько наговорить против себя, если не рассказывал правду. Тем не менее… Он резко остановился рядом с Кирком.

– Послушайте! – сказал он. – У вас ведь нет официального заявления о краже, так? И деньги были вы плачены – в двойном размере.

Кирк остановил его своим твердым взглядом.

– Вам-то легко быть мягкосердечным, милорд. Вы не несете ответственности.

На этот раз лайковые перчатки были сняты, и удар пришелся прямиком в челюсть.

– Ого! – задумчиво добавил Кирк. – Этот наш Ноукс был тот еще мошенник.

– Ужасная история. После такого, пожалуй, можно и… Но нет. Нельзя. Так в любом случае нельзя.

– Эх, к черту! – уныло сказал Питер.

– Что такое?

– Суперинтендант, мне очень жаль этого беднягу, но вот проклятье, похоже, все-таки придется вам сказать…

– Да?

Кирк понял, что сейчас грянет гром, и готовился принять удар. Он ведь сам говорил: приприте такого, как Питер, к стенке, и он скажет правду. И вот теперь его слова подтверждаются, на его же голову.

– Эта его история. Вроде все правдоподобно. Но нет. В одном месте он соврал.

– Соврал?

– Да… Он сказал, что не заходил в дом и что видел часы из окна…

– Да, и что?

– И вот я только что пытался сделать то же самое, когда выходил в сад. Я хотел выставить время на своих часах. И вот… это просто невозможно… Тот уродский кактус мешает.

– Как!

Кирк вскочил на ноги.

– Я говорю, мешает эта безобразная колючка. Закрывает циферблат. Из того окна время не видно.

– Не видно?

Кирк бросился к окну, заранее зная, что он там увидит.

– Можете попробовать с любого места, – сказал Питер. – Это абсолютно и несомненно невозможно. В то окно часы не видны.

– А что мне было делать? – спросил я,

начиная горячиться.

– Что? Отправиться в ближайший кабачок!

Центр всех местных сплетен[162].

Артур Конан-Дойль “Одинокая велосипедистка”

К вечернему чаю полиция ушла из дома. Несчастный Кирк, убедившись, что циферблат через окно не виден – как ни извивайся, ни нагибайся и ни вставай на цыпочки, – заметно охладел к дальнейшему расследованию. Он нерешительно предположил, что Ноукс зачем-то вынул кактус из горшка после 6:20 и вернул его до 9:30, но не смог придумать никакого правдоподобного объяснения для столь бессмысленного поступка. Конечно, о том, что кактус был на месте в 6:20, было известно только со слов Крачли, хотя напрямую он этого не говорил. Крачли упомянул, что поливал кактус, но он мог снять его и оставить внизу: пусть Ноукс сам поставит его на место. Можно было спросить самого Крачли, но хоть Кирк и записал эту мысль в свой блокнот, он не слишком надеялся на результат. Он неохотно осмотрел спальни, изъял несколько книг и документов из секретера и еще раз допросил миссис Раддл про разговор Селлона с Ноуксом.

Улов был небогатый. Нашлась записная книжка, в которой среди прочих записей был список еженедельных платежей по пять шиллингов, помеченный инициалами “Дж. С.”. Это подтверждало историю, которая едва ли нуждалась в подтверждении. Кроме того, возникало подозрение, что Селлон признался скорее от безысходности, чем из раскаяния: если он знал о записной книжке, то понял, что лучше все рассказать самому – до того, как ему ее предъявят. Питер в ответ спросил: почему, если Селлон – убийца, он не обыскал дом в поисках компрометирующих документов? Этой мыслью Кирк изо всех сил старался себя успокоить.

На то, что имелись и другие жертвы шантажа, ничто не указывало, зато обнаружилось много свидетельств того, что дела Ноукса были еще в худшем состоянии, чем предполагалось. Нашлась весьма интересная папка с газетными вырезками, на которых рукой Ноукса были сделаны пометки: объявления о продаже дешевых домов на западном побережье Шотландии – страны, где почти невозможно взыскать долги по векселям, выданным в других местах. Вне всяких сомнений, Ноукс был “тот еще мошенник”, как и подозревал Кирк. Но к сожалению, в доказательствах нуждались не его злодеяния.

Миссис Раддл ничего полезного больше не сказала. Она слышала, как Ноукс захлопнул окно, и видела, как Селлон уходил в сторону главного входа. Она решила, что представление закончено, и поторопилась домой со своим ведром воды. Через несколько минут она вроде бы услышала стук в дверь и подумала: “Он еще на что-то надеется!” На вопрос, слышала ли она, о чем был спор, она с сожалением признала, что не слышала, но, злорадно усмехнувшись, прибавила, что об этом следует спросить Джо Селлона. Селлон, добавила она, частенько приходил к мистеру Ноуксу – и если полиция хочет знать ее мнение, пытался “деньгу занять”, а Ноукс больше давать не хотел. Миссис Селлон расточительна, это всем известно. Кирк хотел бы спросить миссис Раддл, не волновалась ли она по поводу исчезновения мистера Ноукса, раз до этого видела его бурную ссору с констеблем, но вопрос застрял у него в горле. Это означало бы, что в убийстве подозревают служителя закона, – у него язык не поворачивался даже произнести подобное, не имея тому веских доказательств. Его следующая неприятная задача заключалась в том, чтобы допросить Селлонов, и он не горел желанием за нее браться. В чернейшей меланхолии он отправился разговаривать с коронером.