Он мне пообещал и сдержал слово…»

27 сентября в Фонтенбло королева родила, и Луиза Буржуа рассказывает, как она старалась выходить новорожденного, который оказался немножечко дефективным:

«Я запеленала ребенка, как полагается. Король подошел ко мне, взглянул в личико малышу, который был вялым и очень слабеньким. Я попросила вина у г-на де Лозре, одного из первых камердинеров короля. Он принес мне бутылку; потом попросила принести мне ложку. Король взял у него из рук бутылку. Я сказала:

— Сир, если бы это был другой ребенок, я бы набрала в рот вина и дала бы ребенку несколько капель, чтобы он не был таким слабеньким.

Король приставил бутылку к моему рту и сказал:

— Поступайте так, как если бы это был другой ребенок.

Я набрала вина в рот и влила в ребенка; в ту же минуту он приободрился и стал глотать вино, которое я ему дала…»

Именно так, сделав большой глоток красного вина, вступил в жизнь будущий Людовик XIII….

После этого Луиза Буржуа показала новорожденного присутствующим. И, как сообщает Эроар, королевский врач, «все увидели рослого, мускулистого младенца, с соответствующими его комплекции половыми органами и с заросшим волосами копчиком».

Этот маловыразительный спектакль заставил, однако, сбежаться всех молодых придворных дам и с восторгом взирать на того, кто со временем, возможно, сделает кого-нибудь из них своей фавориткой.

«Мадам герцогиня де Бар, сестра короля, вместе с другими разглядывавшая это трогательное детское тельце, — продолжает Эроар, — бросив быстрый взгляд на те его части, которые делали из ребенка дофина, обернулась к м-м де Панжа и сказала, что ребенок неплохо вооружен».

Все вокруг громко расхохотались… После представления новорожденного был устроен праздник, и Мария Медичи, гордая тем, что первая подарила королю наследника, пыжилась, лежа в своей королевской постели, точно индюшка.

Несколько недель спустя, страшно досадуя на то, что она с этим делом припозднилась, Генриетта также родила мальчика, которому при крестинах дали имя Генрих.

Так как Беарнец не упускал случая сделать какую-нибудь неприятность своей супруге, он объявил, что этот ребенок ему кажется более симпатичным, чем тот, которого родила королева, что, разумеется, не улучшило отношений между двумя женщинами.

Рождение маленького Генриха возродило прежние надежды фаворитки:

— Флорентийка тоже родила сына, — говорила она, — но именно я родила дофина. Я по-прежнему храню письменное обещание, которое дал мне король и которое я готова показать всей Европе.

Побуждаемая своими родителями, чье возмущение не утихало со времени приезда во Францию Марии Медичи, Генриетта хотела отныне, чтобы ее считали законной женой короля и подлинной королевой Франции…

Именно поэтому она не могла допустить, чтобы ее сын был отправлен в Сен-Жермен и там воспитывался бы вместе с другими детьми Беарнца.

— Я не желаю, — сказала она, — чтобы он находился в обществе всех этих бастардов…

Само собой, слова ее были тут же переданы королеве, которая пришла в неописуемую ярость и в который уже раз обозвала маркизу шлюхой. В отместку за это фаворитка развлекалась тем, что в присутствии короля и придворных передразнивала неповоротливость и итальянский акцент Марии Медичи. А Генрих IV, вместо того чтобы возмутиться, не только сам хохотал, но хотел, чтобы его друзья, чувствовавшие себя неловко, — смеялись вместе с ним.

На следующий день королеве рассказали об этом передразнивании. Она пожаловалась королю, он с присущей ему бездумностью ответил, что не следует обижаться на шутки, цель которых была поразвлечься.

Понятно, что подобное объяснение не успокоило флорентийку, которая требовала немедленно удалить маркизу из дворца.

Раздраженный Генрих IV поручил Сюлли примирить обеих женщин, а сам тем временем решил отвлечься от домашних неприятностей в объятиях герцогини де Виллар, сестры Габриэль д`Эстре, которая с некоторых пор «стала крутить перед ним хвостом, бросая многозначительные взгляды». А между тем эта юная особа со сладостном улыбкой была довольно ядовитой штучкой. После смерти герцогини де Бофор ей казалось, что именно она и никто другой должна стать фавориткой, «как если бы, — пишет Шарль Мерки, — король был обязан и дальше искать избранницу в этой семье…»

Генрих IV уложил ее в свою постель, но она не произвела на него особого впечатления, и связь эта продлилась недолго. Бедняжка была жестоко разочарована, потому что «вопреки своей природной стыдливости» предавалась всяческим извращениям в надежде обскакать одаренную маркизу де Верней.

Собственный провал настолько обидел ее, что она поклялась разлучить Генриетту с королем. Прекрасно зная, что фаворитка потихоньку наставляет Генриху IV рога с принцем Жуанвилем, она явилась к этому молодому человеку, повертела перед ним хвостом, а умения в этом ей было не занимать, вскружила ему голову и стала его любовницей.

Вскоре в руках у нее уже были нежные письма, которые маркиза де Верней посылала принцу. А ей того и надо было.

— Одолжите мне их, — попросила она. Принц не возражал, и м-м де Виллар помчалась показать компрометирующую добычу королеве, которая буквально подскочила от радости.

— Надо, чтобы король непременно это увидел!

— Об этом я позабочусь, — ответила герцогиня. Когда Генриху IV дали прочесть эти письма, он был очень оскорблен. Дело в том, что м-м де Верней не только писала в этих письмах такие непристойные вещи, что невозможно было усомниться в ее интимных отношениях с принцем де Жуанвилем, но она еще и обзывала короля старикашкой.

Поскольку король всегда питал сильнейшее отвращение к скандальным сценам, он поручил одному из ближайших своих соратников отправиться к фаворитке и излить на ее голову поток оскорблений. Но Генриетта была особой на редкость изворотливой. Она смогла убедить короля в том, что письма написаны не ею, а каким-то фальсификатором, после чего король вернул ей свое расположение, тогда как м-м де Виллар была изгнана из Лувра.

Вот в этих ничтожных интригах французский королевский двор и проводил время в год милостью Божией 1602…

Но очень скоро всем при дворе предстояли совсем иные занятия.

* * *

Когда Франсуа д`Антраг, отец Генриетты, узнал о заговоре, подстроенном м-м де Виллар, его затрясло при одной только мысли, что его дочь может оказаться навсегда отвергнутой Генрихом IV. Ему тогда показалось, что пришло самое подходящее время восстановить всю Европу против короля, «который не сдержал своего обещания жениться», и добиться признания своего внука Генриха законным наследником французского престола…

На семейном совете, состоявшемся в Мальзербе, граф Овернский, сводный брат Генриетты, взял на себя руководство намеченной операцией. Через маршала де Бирона, осуществлявшего тайные сношения с заграницей, граф смог связаться с испанским королем Филиппом III.