перечисляя ему гостей, среди которых был русский со стальными зубами. — Теперь у нас уже не то, что прежде, — добавила она, и непонятно было, жалеет она или радуется. С началом войны конгресс потерял свой общественный вес. Сенаторов теперь не часто можно было увидеть в Лавровом доме. Значительными людьми теперь были начальники правительственных комитетов, ведающих стабилизацией цен и увеличением производства. Этих царей, как называла их печать, обхаживали все. Некоторые из этих людей присутствовали и в гостиной Блэза, к восторгу остальных гостей, по большей части иностранцев — членов различных миссий. Старый Вашингтон представляла лишь общительная чета Шэттак. Эти люди умели ладить с кем угодно.

— А вот и наш юный издатель! — весело воскликнул Блэз, вкладывая в свой голос презрение пополам с нежностью.

— А это наш… старшийиздатель, — ответил сын, не собираясь служить ковриком для ног даже столь почтенному старому мошеннику.

Однако Блэз сделал вид, что не слышит. Он повернулся к своим собеседникам — сплошь иностранцам, за исключением министра, недавно введенного в состав правительства, новичка в Вашингтоне.

— В сущности, мой сын не солдат, хотя и носит военную форму. Он издает журнал. Скажи им, что за журнал. — Блэз по-волчьи осклабился на Питера, который понимал, что отец говорит это вовсе не со зла.

— Журнал, — начал Питер звонким, как у школьника, голосом, — несколько длиннее в длину, чем в ширину, и печатается в два столбца на грубой оберточной бумаге. — Он сделал паузу и улыбнулся отцу. — Думаю, примерно так можно его описать.

Гости ограничились неуверенными смешками, не зная, как отнесется к этому хозяин. Но Блэз от души расхохотался.

— Да, примерно так, господа. Вот только цвет у него будет розовый!

— Да, он будет социалистический, — сказал Питер так, словно речь шла о шрифте. — Но не догматический.

— Ну что за прелесть эти ребята! Они даже не подозревают, до чего хорошо им живется. Недолго думая, он основывает на деньги капиталиста журнал, который хочет покончить с капитализмом.

— Во всяком случае, не на твои деньги. — Питер хотел, чтобы это сразу было всем ясно.

Блэз впервые проявил признаки раздражения.

— Нет, не на мои, мои деньги никогда на это не пойдут. Это деньги…

В эту минуту источник поддержки Питера со стороны капитала вошел в комнату. Вечернее платье Айрин выглядело слишком ярко, слишком индивидуально, слишком модно на фоне тонко рассчитанной старомодности Лаврового дома. Все взгляды устремились на нее. На какой-то момент она задержалась в дверях, затем увидела Питера и двинулась к нему; Питер направился ей навстречу.

Фредерика перехватила обоих под люстрой. К удивлению Питера, Фредерика была возбуждена, Айрин — безмятежно спокойна. Пока что все хорошо, подумал он, уповая на то, чтобы Диана поскорее присоединилась к ним и отвлекла всеобщее внимание. Сердце его гулко стучало. В гостиной наступила тишина.

Питер так и не мог вспомнить впоследствии, каким образом Айрин это удалось, но так или иначе за несколько минут искусного маневрирования она оказалась перед Блезом и совершила свою первую ошибку: она прервала его. Протянув руку, она сказала:

— Здравствуйте, мистер Сэнфорд.

— Ты помнишь, Блэз… — поспешно начала Фредерика, но было уже поздно. Блэз медленно взял руку Айрин и сказал:

— Здравствуйте, миссис Блэк. Очень рад, что вы смогли прийти.

— Да нет же, Блок! — весело воскликнула Айрин, и это была ее вторая ошибка. Питер обливался потом.

— Ну да, — сказала Фредерика. — Универсальный магазин, я его так люблю. Ну ты же знаешь, магазин Блока.

— Виноват… Да, конечно. — Блэз выпустил руку Айрин.

Неотвратимо нацеленная на катастрофу, Айрин совершила третью ошибку. Она обвела взглядом гостиную.

— Боже милостивый, — громко сказала она, — я не была у вас…pas depuis longtemps. [401]

Все взоры вновь обратились на нее. Питер взглянул на Диану; ее глаза были закрыты.

— Что такое? — не менее громко спросил Блэз. И, как Питер и ожидал, Айрин повторила французскую фразу. Европейцы стали пересмеиваться. Совершенно не отдавая себе отчета в производимом ею впечатлении, Айрин перевела Блэзу свои слова. Но прежде чем она могла навредить себе еще больше, Фредерика взяла ее под руку и увела. В другом конце комнаты Люси Шэттак сложила лорнет и сказала что-то своему мужу. Тот улыбнулся. Родилась новая вашингтонская легенда.

Диана подошла к Питеру — увы, слишком поздно.

— Почему ты не вмешался? — без всякой логики спросила она.

— А что я мог поделать? — Вдохновленный Айрин, он процитировал по-латыни: «Тех, кого боги хотят погубить, они лишают разума» — и тут же перевел.

— Спасибо, милый. — У Дианы испортилось настроение. — Теперь, когда твой отец так царственно ее обхамил, плакали наши денежки.

— К счастью, мне кажется, она вовсе не понимает, что ее обхамили.

— Она может вести себя ужасно, но она не глупа.

— В этом-то все и дело. Неужели не ясно? Отец ведет себя именно так, как она и ожидала. Если бы он был настроен миролюбиво, он не произвел бы на нее впечатления, а в таком случае ей незачем было бы сюда стремиться, и вот тогда уж действительно мы остались бы без журнала.

Диана сомневалась, так ли это. Но Питер был уверен, что это действительно так. Он присоединился к Айрин, которая явно выбрала для себя компанию европейцев, посмеивавшихся над ее французским.

— Я часто виделась с вашим послом Клоделем. Вы с ним знакомы? — Похоже было, собеседник знал его лишь понаслышке. — Он не пользовался у нас популярностью, helas [402]. У него была привычка читать после обеда свои стихи, а мы, вашингтонцы, и вообще-то не любим стихов, а уж французских и подавно. Мы варвары.

Это прошло хорошо. У Айрин была еще возможность спастись. Питер хотел помочь ей.

— И еще, при нем плохо кормили, и это была сущая трагедия, потому что ваше посольство — единственный приличный французский ресторан во всем городе. — Шутка вышла плоской, и Айрин бросила на него быстрый сожалеющий взгляд, как бы желая сказать: прибереги-ка лучше эти штучки для своих родителей.

— Вы любите Сен-Джон Перса? — спросила она француза, который опять-таки знал о нем лишь понаслышке.—

Ну, конечно же, вы его читали. — Французу стало явно не по себе. Оказавшись в своей стихии, Айрин принялась цитировать Сен-Джон Перса по-французски, и, хотя произношение у нее было самое причудливое, видно было, что она отлично знает предмет. Питер поспешил смыться.

За обедом слева от Питера оказалась черноволосая девушка с бледной кожей, продолговатыми темными