Пожалуй, я не удивился. Я уже был готов узнатьнечто подобное о той, которую так страстно, так опустошительно любил. Здесьнаходились тексты милицейских ориентировок на женщину, имя которой было,конечно, не Алина... да какое это имело значение, ее подлинное имя, еслиподлинная суть ее тоже оказалась иной. Были там какие-то подборки текстов,видимо, тоже добытые в милицейских кабинетах, дополняющие ее, так сказать,образ. Полное досье! Итак, душещипательная история про бедную юную красавицу,ставшую жертвой происков коварной Бабы Яги, оказалась полным враньем, иповерить в нее мог только такой влюбленный дуралей, как я.

Да, я зря считал ее райской птичкой. Это былахищная птица очень высокого полета! Алина работала в самых высших эшелонахвласти или среди самых богатых людей. Многие неожиданные смерти банкиров,государственных лиц, чиновников самого высокого уровня – смерти, которые напервый взгляд считались вполне естественными, – были делом ее рук. Онамогла убить человека одним прикосновением, предпочитая делать это в моментсамых страстных объятий. Наступала мгновенная остановка сердца или инсульт сполным параличом. Если человек не умирал сразу, то оставался недвижим ибезгласен на несколько дней, а потом так же молчаливо сходил в могилу. Однакопорою гибель ее жертвы была нарочно обставлена как автокатастрофа или покушениекиллера-снайпера – только чтобы отвести подозрение от Алины. И все-таки в концеконцов количество перешло в качество: хоть эта красавица обладала виртуознымдаром гримироваться и менять внешность, однако облик некоей райской птицыженского пола стал слишком часто мелькать в милицейских сводках. Перышко еенаходили то там, то сям, и постепенно истинная картина деятельности этойнеуловимой убийцы стала ясна, выяснилось также ее имя, были получены еефотографии, отпечатки пальцев – короче, все данные, необходимые для ее ареста.А в деле с банкиром Батраковым слишком многое указывало на нее. Нетрудно былодогадаться, что чудом уйти от преследования Алине помог Гнатюк.

О том, как и когда эти двое стали любовниками,разумеется, в документах не было сказано ни слова. Эта история вообщеинтересовала только меня, а не кого-то другого.

Я сохранил содержимое дискеты в своемкомпьютере и посмотрел на часы. Времени прошло всего лишь тридцать минут.Скорее всего, Алина еще нежится в постели Гнатюка, и я вполне успею заместиследы. Жутко подумать, что я мог сделать в ту минуту, попадись мне кто-то изэтих двоих на пути!

Не попались. Я поднялся в кабинет, положилдискету в «Цусиму», вынув оттуда пустую, и отправил ее на место, в коробку.Огляделся – нет, следов моего присутствия тут не осталось. Разве что отпечаткипальцев... И вдруг я страстно, просто-таки истово пожелал увидеть следы моихпальцев на нежном горле Алины. Руки у меня так тряслись, что я едва смогзапереть дверь. И немедленно ринулся вон из здания, убежал в лес.

Вряд ли стоит облекать лишними словесами всемои мысли и переживания, объяснять кому-то, что я чувствовал. Тем более, чтоих, можно сказать, и не было: я ни о чем не думал, ничего не чувствовал.Испытывал только непрестанное ощущение холода и боли во всех мышцах, как еслибы меня избили, раздели и голым выкинули на мороз. За час этой непрестаннойвнутренней дрожи и тряски я сделался другим человеком.

Вернулся спокойным. Правда, мне стоило большихусилий не стискивать то и дело зубы, чтобы подавить непрекращающийся внутреннийозноб, однако я с изумлением смотрел на свои руки: они не дрожали, а когда яувидел в зеркале свое лицо, удивился еще больше: как это мне удалось остатьсявнешне прежним, когда прежнего в моей душе ничего не осталось? Я словно сам былподвергнут пластической операции, однако не по перемене внешности, а поперемене всей сути своей человеческой, с непременной заменой живогоразорванного сердца на... нет, не на камень, сердце из меня вынули – вынули, авзамен ничего не поставили: там была пустота, с левой стороны груди.

Теперь я ничуть не боялся выдать себя. Этавсесильная пустота отлично контролировала мои слова, поступки, даже выражениемоих глаз. Я встретил Гнатюка в коридоре и подмигнул ему: надо поговорить, мол.

Мы вошли в тот самый кабинет, где я побывалчас назад. На книжный шкаф я посмотрел с особым чувством, как на сообщника,который свято хранил нашу общую тайну. Потом оглянулся на Гнатюка. У него былоблагостное выражение лица... интересно, все ли свои танцы исполняла для негоАлина? Проделывала ли с ним то же, что и со мной? Думаю, он не остался обижен,а вероятнее всего, получил сейчас и всегда получал от нее куда больше, чем я.Мне небось и не снилось такое!

Холод царил у меня в душе, холод и пустота.

– Олег Михайлович, – сказал яделовито. – Даже не знаю, как начать... Короче, я дозрел.

– И вот-вот с дерева упадешь? – хихикнулон. – В каком смысле дозрел-то? До чего?

– Я готов прооперировать Алину, –произнес я самым сдавленным голосом, на который только был способен.

Интуиция у Гнатюка была сверхъестественная: онждал моего согласия, мечтал о нем – а все же мгновенно насторожился, получивего. Почуял что-то не то!

– Да? С чего бы это? – пробормотал оннедоверчиво.

– Я готов прооперировать Алину при одномусловии, – повторил я уже потверже. – При условии, что немедленнопосле операции она выйдет за меня замуж.

Крепок был Гнатюк, что и говорить. Поглядел наменя чуть исподлобья, этак по-отечески, и говорит:

– Ну, ты небось решил, что очень меня удивил?А ведь я давно этого ждал. Только условия свои надо не мне, а Алинке диктовать.Если она согласится – чем же я смогу помешать? Погоди, я за ней схожу.

Он ушел, я остался, мысленно усмехаясь надпрытью, с которой он умчался порадовать свою любовницу, и дивясь его простоте:ну если бы я так жаждал заполучить Алину, я должен был поставить условиежениться на ней ДО операции! А после... долго же ей придется ждать от меняпредложения руки и сердца! Боюсь, и не дождется она этого никогда!

Появились Гнатюк и Алина, и надо было видетьвосторг, с каким она бросилась мне на шею, с каким пылом она меня целовала, какприжималась, какие ласковые слова шептала! И я испугался, потому что тапустота, которую я считал прочно заполонившей мою грудь, начала вытеснятьсяэтим Алининым жаром, ее голосом, ароматом ее волос, живым трепетом ее тела. Струдом я взял себя в руки и заявил, что боюсь передумать, а потому лучше будет,если операция пройдет завтра же вечером. Можно было бы сегодня, однако... япрошу исполнить мою последнюю просьбу.

– Пожалуйста, пожалуйста, любимая, –пробормотал я, – проведи эту ночь со мной. Я хочу проститься с этим лицом,которое я так любил.

Алина согласилась, понимая, конечно, чтотерпеть меня с моей «слюнявой нежностью» ей осталось недолго.