– Их казнили?

– Нет. По всей стране возникали комитеты в их защиту. Два адвоката, взявшиеся за их дело, сумели изобличить подлого судью-расиста, стремившегося любой ценой их обвинить, и добились, чтобы местом судебного процесса стал Сан-Франциско. Пресса в Соледад и окрестностях уже объявила их виновными. Армия их сторонников росла, комитеты защиты становились все представительнее, оправдания всех троих требовали самые видные активисты.

– Они не были виновны?

– Если ты перестанешь все время меня перебивать, то я смогу тебе рассказать, что с ними было дальше. У Джексона был младший брат, которого он очень любил, хоть и лишен был возможности видеть; брат – его звали Джонатан – тоже был очень к нему привязан. Джонатан считал старшего брата героем, жертвой вопиющей несправедливости. На суде, решавшем судьбу троицы, Джонатан, тогда еще мальчишка, вскочил через несколько секунд после начала заседания, извлек из-под пальто обрез, а подсудимым бросил пистолеты, которые пронес в зал в бумажном пакете. «Довольно! – крикнул он. – Решать буду я! Свободу братьям Соледад!» Они взяли заложников и удрали в пикапе под огнем полиции. Двое сбежавших подсудимых, один заложник и Джонатан погибли от пуль. После смерти брата Джексон вступил в переписку с семьей и близкими, рассказывая о своей повседневной жизни и борьбе. У него открылся талант писателя, его тексты опубликованы в сборнике, посвященном памяти младшего брата. Книга пользовалась успехом, его переводили на другие языки и издавали за границей, привлекая внимание к судьбе Джексона, к несправедливости, жертвой которой он пал, к зверствам пенитенциарной системы, к расизму в сфере правосудия. Прокуратура решила заткнуть ему рот, и год спустя Джексон был убит якобы во время попытки побега из тюрьмы Сен-Квентин, куда его перевели. Его убили, но не вытравили память о человеке и о его деле. Братья Соледад стали бессмертным символом, а их палачи канули в безвестность.

То ли инстинкт, то ли предчувствие заставило Агату оглянуться.

– Прибавь скорость, только плавно. – С этими словами она опустила солнечный козырек.

– За нами хвост?

– Похоже на то.

За Вудвордом раскинулись, насколько хватало глаз, кукурузные поля. Изредка попадались силосные башни и фермы. Свернуть было некуда, спрятаться негде, старичок «олдсмобиль» не мог тягаться скоростью с «фордом», за которым Агата следила в зеркальце на противосолнечном щитке.

Стрелка спидометра перевалила за шестьдесят миль, но дистанция между двумя автомобилями не увеличивалась.

– Не гони, – сказала Агата, – если эта машина нас преследует, то водитель поймет, что мы его заметили.

Тем не менее Милли продолжала давить на акселератор, и стрелка зашла за отметку «70».

– Смотри, двигатель не выдержит! – крикнула Агата.

– Замолчите, не мешайте мне! За рулем со мной никто не сравнится!

Вдали появился товарный состав, бежавший по рельсам перпендикулярно шоссе. Милли прикинула расстояние и время до переезда, потом посмотрела в зеркало заднего вида. «Форд» их нагонял.

– Наверное, этот, в «форде», играет в «пылесос».

– Что это за игра – «пылесос»?

– Это способ дурачить полицейских, устраивающих засады и меряющих радарами скорость. Надо найти того, кто превышает разрешенную скорость, и увязаться за ним. Ловят того, кто мчится первым, второй проезжает без проблем.

– Видишь поезд? Не дури, сбавь ход, мы не успеем проскочить!

Милли послушалась и сняла ногу с педали газа. Агата смотрела на растущий в зеркальце «форд».

Машинист головного локомотива, тащившего нескончаемый состав, при приближении к переезду, где не было шлагбаума, подал пронзительный гудок. Замигал светофор, зазвенел колокольчик.

Милли коротко глянула на Агату и крикнула:

– Закройте глаза!

Она вдавила педаль в пол, мотор «олдсмобиля» взревел, показывая все, на что способен. Стрелка спидометра легла на максимальную отметку.

Машина подлетала к рельсам. Если бы она штурмовала их на максимальной скорости, рессоры рассыпались бы.

Увидев перед собой столб дыма, Том сразу понял, какую шутку с ним собрались сыграть. Он ускорил ход, обогнал «олдсмобиль» и переехал пути. Милли не стала следовать его примеру, а ударила по тормозам, крутанула руль и свернула на проселок, тянувшийся вдоль железнодорожных путей.

Теперь их отделял от «форда» длиннющий товарный состав. Милли остановилась, включила задний ход, вернулась на дорогу и помчалась назад к Вудворду.

– Какая же ты молодец! – воскликнула Агата.

Но Милли было не до похвал. Ее взгляд метался между дорогой и зеркалом заднего вида. Пока весь состав не минует переезд, преследователь их не будет видеть.

На первом же перекрестке она свернула на юг, на следующем – на запад, обогнала цепочку грузовиков и помчалась в сторону холмов.

– Кажется, оторвались, – сказала она.

– А мне кажется, что у тебя ветер в голове вместо мозгов. Не обижайся, это не упрек, совсем наоборот.

* * *

Глядя на медленно катящиеся мимо него вагоны, Том бессильно скрежетал зубами. В таких товарных составах порой насчитывалось по шесть десятков вагонов, а то и больше; этому не было видно конца. Когда мимо проплыл хвостовой локомотив, дорога за переездом уже была пуста. Он опять переехал через пути, свернул на обочину и раскрыл карту автодорог. Увидеться с Верой он не сумел, зато догадывался, куда Агата направляется теперь. В этот раз он не станет колебаться: он выполнял последнее в своей карьере задание и был полон решимости довести его до конца. Он развернулся и покатил на запад.

* * *

– Кто тебя научил таким трюкам?

– Моя мать, – ответила Милли. – И само место, где я росла. Кстати, оно все ближе. После смерти матери я не бывала в Санта-Фе.

– Хочешь туда заехать?

– После того, что мы сейчас пережили, я не думаю, что нам следует отклоняться от маршрута.

– Санта-Фе как раз по пути. И потом, мы оторвались от преследования.

– Мне лучше там не останавливаться. Слишком странное было бы чувство…

– Иногда то, что кажется странным, приносит пользу. И вообще, надо туда съездить и почтить ее память.

– Чью память?

– Твоей матери. Она, наверное, там и похоронена?

– Ни за что!

– Послушай меня внимательно, даже если это меня не касается. В жизни существуют правила. Семья – это святое. Если мать видит тебя сверху, она почувствует себя очень несчастной оттого, что дочь, очутившись неподалеку от ее могилы, не удосужилась ее навестить. Только что, на переезде, мы остались живы разве что благодаря ее защите.

– Неужели вы верите в такие вещи?

– Разве ты не сказала только что, что это она научила тебя так лихо водить? Получается, мы перед ней в долгу, разве нет? И потом, должна тебе признаться, мне самой хочется увидеть место, где ты выросла.