— Гонкура сюда! — приказал я латникам, но передумал: — Сам схожу…

Старшина цеха лудильщиков стоял возле кучи камней и выбирал камушек, пытаясь вытянуть поменьше. Судя по недовольному виду, ему давно не приходилось таскать ничего тяжелее цеховой медали, но деваться некуда — рядом работали люди в лохмотьях, не позволявшие смещенному начальнику башни бездельничать.

— Гонкур! — резко окрикнул я старшину, подавив желание зарубить его на месте.

Главный лудильщик поспешно оставил камень и рысью ринулся ко мне, потирая поясницу.

— Господин комендант, наконец-то вы пришли! — радостно выпалил Гонкур, с опаской посматривая на нищих: — Представляете, какой-то одноногий бродяга наорал на меня и приказал камни таскать. А мы…

— Гонкур, кто делал шары для самострелов? — нетерпеливо перебил я лудильщика.

— Ну кто-то делал… Какая разница?

— Кто именно? — продолжал я допрос, внутренне закипая.

— Не помню… — развел руками старшина. — Хоть убейте, не помню.

— Хорошо, — кивнул я и, оборачиваясь к лудильщикам, спросил: — Кто здесь следующий по старшинству?

От кучки людей отделился высокий черноусый мужчина:

— Югель, обер-мастер, — представился он.

— Вы тоже не помните?

— Ядра были сделаны в мастерских гильдии. Работу выполняли мастера Шмидт и Юнкер. Материал отпускался с гильдейского склада, — четко доложил обер-мастер.

— Кто приказал делать шары из глины?

Югель обеспокоенно посмотрел на старшину, а тот, опережая подчиненного, торопливо выкрикнул:

— Это все он! Он, Югель распоряжался…

— Как вам не стыдно, — покачал головой обер-мастер. — Я даже не видел этих ядер. — Повернувшись ко мне, Югель сказал. — Мы разделили обязанности — я укреплял стены, а он готовил ядра.

— Все ясно. — Я кивнул своим латникам на Гонкура: — Повесить!

Двое парней, что в последнее время неотлучно находились возле меня, переглянулись.

— На чем вешать-то будем? — спросил один из них, осматривая площадку: — Тут ни веревки, ни крюка…

— Да на его поясе и вздернем! — ответил второй и деловито стал стаскивать пояс с Гонкура.

Старшина лудильщиков пытался сопротивляться, но его грубо, как мешок с зерном, бросили на землю, скрутили руки за спиной и потащили к зубцу.

— Подождите, господин комендант, — попытался остановить меня Югель. — Вы не имеете права его казнить без решения суда! К тому же герр Гонкур — член Городского Совета.

— Милейший, — вежливо ответил я. — Если бы мы обнаружили, что ядра слеплены из глины, во время штурма, то Городским Советом командовал бы герцог.

— Да, но… — попытался что-то сказать Югель.

— Таскайте камни, — посоветовал я обер-мастеру. — Иначе повешу рядом с Гонкуром.

Парни, которым было поручено повесить старшину, уже обмотали вокруг шеи несчастного его же собственный пояс и теперь посматривали на меня…

— Что смотрите? Выполняйте, — приказал я. Видя, что латники заколебались, бросил: — Вы что, забыли, что из-за таких, как эта сволочь, наших ребят зарезали? А мальчишку убитого — помните?

Вопящего Гонкура перебросили через парапет, а пояс закрепили на штыре для фонаря. Лудильщики, на чьих глазах только что казнили их старшину, стояли как вкопанные. Нищие, поняв, что представление закончено, вернулись к работе.

— Есть надобность объяснять, почему повесили старшину? — обратился я к лудильщикам. — Ясно? Вот и хорошо. Теперь, господа Югель и… кто там еще? Кто шары делал?

Двоих полумертвых от ужаса мужчин вытолкнули свои же товарищи.

— Господин Гонкур сказал, что глина будет не хуже, чем свинец… — еле сумел вымолвить тот, что помоложе.

— Так вот, — продолжил я, — сейчас вы идёте в мастерскую и делаете то, что должны были сделать. Где вы возьмете свинец, меня не касается. К вечеру ядра должны быть здесь, иначе повешу рядом с вашим старшиной…

— Круто! — не то похвалил, не то осудил меня Жак, который, оказывается, наблюдал за всей сценой.

— Ага, — рассеянно кивнул я, размышляя, можно ли стрелять из самострела камнями. Прикинув, что не получится, вздохнул: — Придется пока использовать глиняные.

— Капитан, а в Надвратной башне ты сам сидеть будешь? — поинтересовался Жак.

— Конечно. Там у меня резерв.

— Тогда вот что… Сейчас свистну кого-нибудь, найдем шариков.

— Подожди, — остановил я друга. — Пусть твои парни делом занимаются… Эдди! — позвал я, не напрягая голос, потому что знал — мой адъютант ошивается где-нибудь поблизости. И точно, мальчишка тут же оказался передо мной.

— Серого Кобеля знаешь? — спросил Жак у парня.

Тот, по-прежнему робея перед «королем», испуганно захлопал глазами:

— Так точно.

— Беги к нему и скажи, что я просил его срочно раздобыть свинцовых шаров штук этак… Ну скажешь, штук… столько, сколько сможет, а я ему за каждый шар скощу налог за… Ну неделя — за шар! И передай, что первый десяток мне нужен через час. Но чтобы были свинцовыми, без обмана. Вес — не меньше стоуна каждый.

Эдди уже собрался выскочить, как Жак ухватил его за рубашку:

— Постой. Ты, мальчик, вот что ему скажи. Скажи, что я — очень просил… Не забудь — очень. А не сделает — пусть не обижается. Слово в слово передай! Все, беги. Не забудь образец взять.

Эдди убежал, а латники посмотрели на Жака с уважением.

— А он кто такой, этот кобель? — поинтересовался я.

— Ну, господин комендант, как же так — не знать такого человека! — удивился пожилой латник. — Он наш самый богатый ростовщик! У него половина города деньги берет.

— А почему кобель, да еще и серый? — усмехнулся я.

Латники опасливо посмотрели на нищего, а Жак усмехнулся:

— Вообще-то, его Лексусом зовут, а Серый Кобель — это так, прозвище. Он не любит, когда его так называют.

— Еще бы, — поддакнул пожилой. — Один назвал, так Лексус его по миру пустил, вместе с семьей.

— А мне его обиды до одного места, — заметил Жак. — Для меня он, как был кобелем, так кобелем и остался. Любит, понимаешь ли, — обернулся ко мне Оглобля, — в серую одежду рядиться да у баб под юбками шарить… А тем, кто посмазливее, разрешает проценты натурой отдавать.

— А мужья куда смотрят? — удивился я.

— Мужья, капитан, туда не смотрят. В кошелек они смотрят! — оскалился Жак. — Они, козлы рогатые, деньги берегут и вместо себя жен посылают долги отдавать. А щелка — не мыло, не измылится…

— Ты, дяденька, с Лексусом дела какие-то ведешь? — поинтересовался молодой и конопатый латник, пялясь на непритязательную одежду странного нищего.