Его взгляд наконец встретился с ее взглядом. Сперва его удивил интимный характер вопроса. Однако он вспомнил, что ведь она понесла похожую утрату. Тогда, подумав, он сказал:

— Я просто стараюсь не думать о боли и утешаюсь мыслью, что Мэри находится в месте, лучшем, чем наш мир.

— Вы в этом убеждены?

Майкл провел пальцами по лицу, словно надеясь, что эти действия помогут ему найти ответ. Взглянув на нее, он мягко произнес:

— После всего, что видел в жизни, я верю в это всем сердцем.

— Какая она была?

— Мэри была воздухом, которым я дышал. Моим лучшим другом.

Сьюзен кивнула, словно разделяя его мысли.

— Никто не знал меня лучше, чем Питер. Он не обращал внимания на мои перепады настроения…

Майкл усмехнулся.

— Похоже, он обладал терпением святого.

Она улыбнулась.

— Я у него была на первом месте. Мне никогда не приходилось проявлять осторожность или подстраховываться; я знала, что он сделает это за меня. Быть вместе — вот что мы считали главным, а все остальное не играло большой роли.

Отношения Майкла с Мэри были такими же. И по этому он тосковал больше всего. По простым вещам — как, например, быть вместе, оказывать друг другу маленькие услуги за единственную награду — ласковый взгляд близкого человека. Бескорыстие любви: ни тайных интересов, ни ревности. Так просто и все же такая редкость.

Сьюзен пристально смотрела на Майкла.

— Вам бы понравился Питер. А он всегда мечтал о брате.

Майкл не знал, что ответить.

— У вас есть братья или сестры?

Майкл покачал головой.

— У меня нет семьи.

Сьюзен отбросила со лба прядь волос.

— У вас есть отец.

Это было сказано таким тоном, как будто Стефан всегда был Майклу отцом. И, задумавшись, он почувствовал, что ему и самому начинает так казаться.

— Пожалуй.

— Он хороший человек, Майкл. Он больше кого-либо другого заслуживает спасения.

Поднявшись из-за стола, Сьюзен на мгновение опустила руку в карман. Достав из него карточку четыре на шесть дюймов, она протянула ее Майклу.

— Доброй ночи.

После этого повернулась и пошла прочь.

Майкл провожал ее взглядом, пока она шла по длинному мраморному коридору. Только после того, как она исчезла из поля его зрения, он перевел взгляд на фотографию. На ней запечатлели молодую пару. Мужчину Майкл узнал сразу: атлетического сложения, с волосами, черными как ночь. Но вот женщина… скорее, девочка, подросток. Синие глаза с фотографии смотрели прямо в душу. Майклу не надо было спрашивать, кто это. Она оказалась красивее, чем он думал. И это было странно. Когда сделали этот снимок, она была в два раза моложе, чем он сейчас; она выглядела ребенком. Майкл не мог представить себе, какой страх она пережила, забеременев в таком юном возрасте. Он знал, что она умерла родами. Приведя Майкла в этот мир, сама она его покинула: на краткий миг их души встретились, ее — по пути в рай, его — едва спустившись оттуда. Как и у Мэри, у нее были украдены годы жизни. На Майкла накатила целая волна различных чувств — от любви и боли до скорби и в конце концов благодарности.

Он подивился тому, что Сьюзен разыскала для него эту фотографию еще в Бостоне, до того, как они вылетели сюда. Несмотря на все свои крики, агрессию и ярость, она имела достаточно здравомыслия, чтобы совершить этот акт доброты. Буш был прав, высказываясь тогда о ее характере. Внешняя жесткость была просто дымовой завесой, защитой от боли.

Майкл оторвался от фотографии и посмотрел в холл, надеясь увидеть там девушку, но она уже ушла. Бросив еще один взгляд на фотографию родителей, он спрятал ее в карман, рядом с карточкой Мэри.

В новом смокинге от Армани, под руку с прекрасной брюнеткой, Джулиан стоял в центре танцевального зала. Шейла была из Техаса. Длинноногая, с лицом, отточенным скальпелем лучшего пластического хирурга в Беверли-Хиллз, которого только могли купить деньги ее папочки. Она специально прилетела, чтобы передать чек непосредственно в руки божьему человеку.

Как и подобает дочери богатых родителей, она была воспитана в строгих правилах протестантизма. Однако риторика, которой с пылом предавались профессора Стэнфордского университета, побудила ее к тому, чтобы попытаться примирить расхождения между библейскими представлениями и наукой. В итоге она утратила веру и на десять лет полностью отвернулась от церкви. Но с возрастом — а также с жизненными пертурбациями, в процессе которых от нее один за другим ушли три мужа — она стала все отчетливей понимать, что Бог ей все-таки нужен. И вдруг она обрела — нет, не Бога, но кое-кого получше: Джулиана. Он заботился об удовлетворении всех ее потребностей — духовных, физических и медицинского характера. Кроме того, он прекрасно выглядел и владел решающим пакетом акций одной из самых преуспевающих в мире фармацевтических компаний. О его страстности в постели не приходилось и говорить.

Она наблюдала, как он, отойдя от нее, пересекает пол танцзала, не спеша поднимается по широкой лестнице до первой площадки и останавливается, чтобы обратиться к двум сотням гостей. И они — все до одного преуспевающие, богатые, в черных галстуках — ждут, затаив дыхание, когда он соблаговолит изречь слова мудрости. Собравшееся общество представляло собой смесь из представителей академической среды, скандально известных звезд экрана и титанов индустрии; все заблудшие души в поисках чего-нибудь, к чему бы духовно приткнуться. В своей сфере каждый пользовался влиянием, но здесь, у Джулиана, все они с радостью соглашались играть вторую скрипку — в надежде на животворные мгновения общения наедине, которые — кто знает! — могут навеки изменить жизнь. Несмотря на различия в занятиях и образе жизни, все придерживались единообразного кода в поведении и одежде: смокинги и вечерние платья. Понятно, даже при этом каждый, как мог, старался выделиться. Пустить пыль в глаза, произвести впечатление. На Джулиана, друг на друга, на Бога.

У всех гостей в одежде присутствовала какая-нибудь деталь пурпурного цвета: у женщин это мог быть широкий пояс, обхватывающий платье, само платье, заколка для волос; у мужчин подтяжки, галстук или носки. Причем подходил вовсе не любой бордовый, а лишь один-единственный его оттенок: так называемый тирский пурпур, получаемый с помощью натурального красителя, стоимость которого в древние времена намного превышала стоимость золота. Поэтому тирский пурпур и стал цветом аристократии, поэтому же он стал цветом «Божьей истины».

Во всякой религии есть свои знаки, символы: кресты, распятия, звезды Давида — их носят как особые драгоценности, посредством которых человек идентифицирует себя с определенной верой. Этот обычай существовал, существует и будет существовать во всех обществах и человеческих объединениях. Демонстрируя солидарность с тем или иным общим делом, люди носят браслеты из переплетенных нитей, прикалывают к лацканам пиджаков цветные ленточки, и так далее, и тому подобное. «Божья истина» исключения не составляла. У ее членов тоже были свои символы, свои священные обереги. Главный из них являлся плодом внебрачного союза религиозного и научного символизмов. Его носили на драгоценных ожерельях с бриллиантами, он же изображался на золотых печатках. Он представлял собой сплав из знака вечности, символа атома с крутящимися вокруг ядра электронами и христианского креста. Все это на фоне тирского пурпура, цвета, который с гордостью носили приверженцы «Божьей истины».