Алекс был предельно внимателен к брату. «Брат хочет добавки», — заметил он за столом во время обеда, протягивая матери пустую миску Шамана.

Сара наблюдала за своими сыновьями, видя, как они оба страдают. Шаман перестал разговаривать, а Алекс, видимо, решил разделить с братом его немоту: он почти всегда молчал, общаясь с Шаманом с помощью подчеркнуто четкой жестикуляции, а две пары детских глаз, не отрываясь, всматривались друг в друга.

Мама мучила себя воображаемыми ситуациями. Она представляла себе, как Шаман вдруг оказывается в разных, но одинаково ужасных смертельных ловушках из-за того, что не мог услышать ее отчаянные крики. Сара заставляла мальчиков играть рядом с домом. Им становилось скучно, они садились на землю и играли в глупые игры с орехами и галькой, рисовали палками картинки в пыли. Невероятно, но время от времени она слышала их смех. Шаман, будучи не в состоянии услышать собственный голос, чаще всего говорил слишком тихо, так что им приходилось просить его повторить то, что он бормотал, но он не понимал их. Со временем он стал хрюкать вместо того, чтобы говорить. Когда Алекс сердился, он забывал о реальном положении вещей. «Что? — кричал он. — Что, Шаман?» Но затем вспоминал о глухоте брата и снова прибегал к помощи жестов. У него появилась дурная привычка: стараясь подчеркнуть то, что он показывал жестами, он тоже, как и младший брат, начал похрюкивать. Сару просто выводил из себя этот звук, похожий одновременно на рычание и сопение: он делал ее сыновей похожими на животных.

У нее тоже появилась плохая привычка: она стала слишком часто проверять слух сыновей, подходя к ним со спины и хлопая в ладоши, или щелкая пальцами, или называя их по имени. Когда они находились в доме и она топала ногой, дрожь в полу заставляла Шамана повернуть голову. Но в остальных случаях реакцией на ее вмешательство служил только угрюмый взгляд Алекса.

Главное место в жизни Роба занимала медицина. С ней не могла сравниться даже его любовь к жене. Так сложилось — Сара понимала и принимала это. Для нее же именно обожаемый муж являлся самым важным на свете, точно так же, как врачебное дело для Роба. Она никогда не чувствовала к Александру Бледшо или к любому другому мужчине то, что чувствовала к Робу Джею Коулу. Даже ее материнские чувства проигрывали этой большой любви. Сара старалась выезжать с Робом Джеем при каждой возможности вместо того, чтобы заботиться о детях. Теперь, когда один из ее сыновей заболел, она снова обратила всю силу своей любви к мальчикам, но было уже слишком поздно. Алекс ни за что не отдал бы ни единой части брата, а Шаман крепко привязался к Маква-икве.

Маква была счастлива отдать ему всю нерастраченную любовь; она надолго уводила Шамана в гедоносо-те и наблюдала за каждым его движением. Однажды Сара увидела, как женщина торопливо подбежала к дереву, на которое мальчик помочился, выкопала немного влажной земли у ствола и унесла ее в небольшой чашке, словно священную реликвию. Сара подумала, что индианка — суккуб, что она присвоила себе ту часть ее мужа, которую он сам в себе ценил больше всего, а теперь пытается забрать ее ребенка. Она знала, что Маква плетет чары, когда поет, и выполняет дикарские ритуалы, от одной мысли о которых у нее мурашки ползли по коже. Возражать она не осмеливалась — ей отчаянно хотелось, чтобы кто-то или что-то помогло ее ребенку. Но проходил день за днем, а языческие глупости не приносили облегчения ее сыну. Она не могла противиться радости от доказательств своей правоты, подтверждения истинности одной-единственной веры.

Ночью Сара лежала с открытыми глазами, мучимая мыслями о глухонемых, встречавшихся ей в жизни, вспоминая, в частности, слабоумную и неопрятную женщину, за которой она вместе с подружками шла по улицам их деревни в Виргинии, насмехаясь над бедолагой из-за ее тучности и глухоты. Бесси, вот как ее звали, Бесси Тернер. Они бросали в нее палки и мелкие камешки и радовались, видя, что Бесси реагирует на физические оскорбления, хотя до того не обращала ни малейшего внимания на оскорбления, которые они ей кричали. И Сара спрашивала себя, не будут ли жестокие дети преследовать Шамана.

Постепенно она осознала, что Роб — даже Роб! — не знает, как помочь Шаману. Он уезжал каждое утро и посещал больных, полностью отдавался лечению болезней других людей. Конечно же, он вовсе не бросал свою собственную семью. Вот только ей так иногда казалось, потому что она оставалась со своими сыновьями день за днем, становилась свидетелем их борьбы.

Гайгеры, пытаясь как-то поддержать, несколько раз приглашали их принять участие в музыкальных вечерах. Еще недавно две семьи так часто их устраивали, а теперь Роб Джей постоянно отказывался. Ему больше не хотелось играть на виоле да гамба. Сара догадывалась, что он не мог заставить себя наслаждаться музыкой, которую Шаман не услышит.

И Сара посвятила себя работе на ферме. Олден Кимбел дважды перекопал для нее новый участок, и она принялась за осуществление одного из своих честолюбивых планов — вырастить собственный огород. Она часами бродила вдоль берега реки в поисках желтого красоднева, чтобы перенести его на клумбу перед домом. Помогала Олдену и Луне загонять сбившихся в кучу блеющих овец на плот, который затем выводили на середину реки и сталкивали с него овец в воду. Овцы вынуждены были плыть к берегу, вымывая шерсть перед стрижкой. После кастрации родившихся весной ягнят она вытребовала у Олдена ведра с «устрицами прерий» — его любимым деликатесом. Работник подозрительно покосился на нее. Сара содрала с них волосатую шкурку, задумавшись на секунду, неужели гонады человека под морщинистой кожей точно такие же. Затем она разрезала пополам нежные шарики и обжарила их в свином жире, вместе с диким луком и нарезанными ломтиками дождевиками. Олден, получив свою порцию, значительно повеселел; съел с большим аппетитом и объявил Сару первоклассной хозяйкой.

Женщина могла бы быть совершенно довольной, если бы не одна мелочь…

Однажды Роб Джей пришел домой и сообщил ей, что рассказал Тобиасу Барру о Шамане.

— В Джексонвилле недавно открыли школу для глухих, но Барр мало что о ней знает. Я мог бы съездить туда и посмотреть, как там и что. Но… Шаман еще такой маленький.

— До Джексонвилля сто пятьдесят миль. Мы почти не будем его видеть.

Он сказал ей, что врач из Рок-Айленда признался, что понятия не имеет, как лечить детскую глухоту. Несколько лет назад он ничем не смог помочь восьмилетней девочке и ее шестилетнему брату. В конечном итоге детей, как лиц, находящихся под опекой государства, отправили в приют в Спрингфилде.

— Роб Джей, — начала она. В открытое окно доносилось гортанное хрюканье ее сыновей — звук, который сводил ее с ума. Перед ее мысленным взором неожиданно встал образ пустых глаз Бесси Тернер. — Отправить глухого ребенка в закрытое заведение, где держат умалишенных… это безнравственно.

Мысль о безнравственности охладила ее пыл.

— Как ты считаешь, — прошептала Сара, — возможно, Шаман понес наказание за мои грехи?

Он обнял жену, и она, ощутив его силу, сразу же успокоилась.

— Нет, — решительно ответил он и долго не выпускал ее из объятий. — Ох, Сара… Даже не думай об этом. Никогда. — Но он так и не сказал ей, что они могут предпринять.