– Перед смертью Блейк зарыл свои богатства. Никто не знает где. Их искали сто лет и…

– Нашли? – небрежно спросил Грегори.

– Нет. Но сейчас их найти ничего не стоит.

Грегори безнадежно махнул рукой.

– Ох, эти старые сказки, Аллан! Для парализованных бабушек возле камина.

– Записывайте! – строго сказал Аллан. – Я буду расшифровывать эту ветхую запись и диктовать вам. Я читаю теперь эти цифры с такой же легкостью, как вы – рецепты. Но до сих пор я не удосужился выразить эту математическую запись в словах.

– Забавно! – пробормотал Грегори, взял перо, резко отодвинул рукопись Аллана и приготовился писать.

– Пишите! «Я, божьей милостью известный всем Блейк, завещаю тому, кто сможет прочесть эту предсмертную запись, не обращать ее во зло людям и применить для добра. Я беру с него клятву в этом перед престолом всевышнего. В случае если он найдет мои сокровища, накопленные в морских схватках – да отпустит мне господь невинно пролитую кровь, – то пусть возьмет себе только сотую часть, а все остальное отдаст первой же девчонке, какую он встретит в окрестностях, при условии, что, кроме рваного платья, на ней ничего не будет надето.

Если этот мой приказ не будет исполнен, то в день воскресения мертвых я встану из могилы и сочтусь с тем обманщиком самым страшным судом, какой способен придумать человеческий разум.

Клад зарыт к югу от форта Брунсвик на острове Джекиле под третьим холмом, если идти от северной оконечности острова, от мыса Иглы. Найдя середину холма, надо отмерить сто семнадцать шагов к юго-юго-западу, к тому месту, где среди наваленных в беспорядке камней лежит обломок черного лабрадора. От этого обломка отсчитать еще тринадцать шагов на 241 градус и тогда начинать работу.

Сокровища эти могут ослепить весь человеческий род. Даже всемилостивейший и христианнейший мой король не обладает и третьей частью таких богатств, хотя в его владениях не заходит солнце и любой ураган затихает, не долетев до их середины». – Переписали? – спросил Аллан, выждав, когда Грегори допишет последнее слово.

– Да. Занятная штука!

– Благодарю вас. – Аллан взял написанный Грегори листок из-под руки у доктора и небрежно засунул в старую книгу. – Теперь вы убедились в силе воображения?

Грегори медленно взглянул на Аллана, подмигнул на старую книгу, хлопнул себя по коленям набухшими красными руками и захохотал.

– Вы здорово умеете морочить голову, – признался он добродушно. – Что же вы до сих пор не выкопали этот клад, Аллан? А? Нет времени? Или при вашем богатстве вы в нем не нуждаетесь?

Аллан не ответил.

– Ну, ладно! – примирительно сказал Грегори. – Хватит! Оставим эти детские бредни. Меня сейчас занимает другое. Как вы?

– Бессонница, – ответил Аллан. – Это тяжелее всего. Мне хочется записать все мысли, что проносятся всю ночь напролет в моей голове. Но тогда они остановятся.

– И слабость? – спросил Грегори.

– Да. И слабость.

– Нервы натянуты с силой струны, – заметил Грегори. – А прочности в них не больше, чем в паутине.

Он задумался.

– Что же мне делать с вами? Я вам скажу откровенно. Надо лечь в больницу.

– Опять! – с тоской воскликнул Аллан. – Нет! Ни за что!

– О боже мой! – вздохнул Грегори. – Все не так! Я могу дать вам порошки от бессонницы. Но это вас не спасет.

– Меня ничто не спасет.

Грегори с осуждением посмотрел на Аллана, достал из жилетного кармана несколько бумажных пакетов, порылся в них и протянул один Аллану.

– Примите сейчас. Тогда к утру уснете. Можно с виски. Это будет сильнее.

Аллан высыпал в стакан белый мохнатый порошок и выпил залпом.

– Ночь кончается, – сказал Грегори. – Я бы мог посидеть у вас до утра, чтобы проследить за вашим состоянием. Но кто же за мной запрет дверь, когда вы уснете?

– Я могу запереть ее сейчас…

– Вы, как всегда, чрезвычайно любезны!

Грегори встал так резко, что порыв воздуха погасил свечу. Тотчас ночь побледнела и Аллан увидел за окнами, в освещении, похожем на отблеск лунного холодного огня, пенистую даль океана и черное дерево под окном.

– Ну что же вы! – зло сказал Грегори. – Будете закрывать дверь или нет? И советую зажечь свечу.

Грегори пошел в прихожую и наткнулся в темноте на стул. Он вышел, отвязал коня, похлопал его по шее, потом крикнул:

– Спокойной ночи, Аллан!

Аллан не ответил. Он вышел в прихожую, когда за открытой дверью был уже слышен удаляющийся топот копыт. Лошадь шла галопом.

– «Четкий топот копыт раздавался в долине», – проговорил Аллан, стараясь, чтобы ударения в словах совпадали с ударами лошадиных копыт. И повторил: – «Четкий топот копыт раздавался в долине…»

Он вернулся в комнату, зажег свечу, взял старую книгу, опрокинул ее над столом и потряс. Потом он перелистал всю книгу по страницам. Записи, сделанной Грегори, не было. Аллан засмеялся:

– Я победил. Даже эту сухую подметку… Пусть теперь перероет весь остров Джекиль. Там столько песка, что хватит копать на тысячу лет.

Аллан взял листок с цифрами. Это была страница, вырванная из школьной тетради. В нее Аллану завернули в какой-то лавчонке сыр, – на бумаге остались еще жирные пятна.

– Бедный школьник! Он не мог решить уравнения с двумя неизвестными!

Далекий пушечный удар внезапно прокатился над океаном. Блеснул багровый свет.

Аллан погасил свечу и вгляделся в темноту. Что там происходит?

Стремительная заря окрасила волны в мрачный цвет меди, и стал виден сорокапушечный корабль. Он шел под полными парусами и вел огонь. На его мачте вился черный флаг с изображением белой человеческой руки.

Блейк! Кого он преследует? Дым застилал волны. Да, конечно, это Блейк! Гость из прошлого века.

Но почему же он уже идет от берега к дому Аллана, увязая в песке, и ветер треплет кружевные обшлага его камзола? Толстоносый Блейк с обожженным лицом. Разбойник и шутник, придумавший человеческую руку на флаге.

– Мне будет легко сговориться с ним, – сказал Аллан, закрыл глаза и положил голову на стол.

Стало темно и душно, но Аллан все же видел, как в этой темноте равнина запестрела фиалками от края до края. Цветы испускали слабый звук, будто в каждом была заложена маленькая струна.

«Да это же сон! – подумал с облегчением Аллан. – Какая сладкая отрава! Хочется жить, но нет сил ей сопротивляться. Вирджиния, уже зацвел твой «Троицын цвет». Дай руку! Вот так! Почему она ледяная и я не узнаю твоего голоса? Я знаю каждый твой палец, потому что всем им я когда-то рассказывал по очереди сказки. Что это за пропасть, куда меня тянет, как в Мальмстрем?