По контуру круга Салиевский сделал три разрыва.

— Алкоголь — это временная защита от стресса. Хобби, если только это не всепоглощающее увлечение, защита больше эфемерная, чем действенная. Остается семья: жена, дети, отчасти родители, братья и сестры. Здесь все зависит от внутрисемейных привязанностей, но, как правило, семья сотрудника милиции — это его жена. Сразу же вам скажу, жена — это стержень семьи, но если он попался гниловатый, то его следует заменить.

Салиевский свел вместе концы у двух разрывов по контуру круга.

— Представим ситуацию: алкоголь не помогает, хобби нет. Единственным спасительным клапаном у человека осталась семья. Что будет, если этот предохранительный клапан перестанет выполнять функции сброса избыточного нервного напряжения? — Он ликвидировал последний разрыв на рисунке.

В аудитории стояла тишина. Салиевский сел на свое место, по привычке полез за сигаретами, но вовремя спохватился.

— Стресс толкает человека на радикальные поступки. Оружие всегда под рукой. В какой-то момент человеку кажется, что из круга накопившихся проблем есть один выход — нажать на спусковой крючок и покончить со всеми бедами разом… Берегите себя, коллеги. Помните — жизнь дается один раз, второй попытки не будет.

…Труп Вьюгина полулежал в кресле за рабочим столом. Пистолет валялся рядом, на полу, у правой руки. Стрелял Сергей Сергеевич, уперев ствол себе под челюсть. Брызги крови с пробитой головы Вьюгина густо окропили портрет Дзержинского на стене, превратив его из Железного Феликса в Феликса Кровавого.

«Реставрация головы — двадцать рублей, — невольно подумал я, увидев труп начальника. — Это самоубийство. Без вариантов. Это он сам себя. Но это не стресс, это что угодно, только не уход от действительности в вечное блаженство».

Выстрел в кабинете Вьюгина первым услышал следователь Федоров. Не решаясь войти один, он позвал на этаж дежурного по РОВД. Обнаружив начальника мертвым, они бросились к Зыбину. Александр Петрович в их присутствии, ничего не трогая, осмотрел кабинет, велел дежурному доложить о происшествии в областное УВД и, хватаясь за сердце, пошел к нам, где начавшийся сердечный приступ свалил его с ног.

Узнав новость, я и Матвеев, не сговариваясь, оставили Зыбина на попечение коллег и пошли к Вьюгину.

У дверей в кабинет начальника РОВД толпились сотрудники, по разным причинам оказавшиеся ночью в райотделе. Серега рыкнул на них, и всех как ветром сдуло — разошлись по этажам обсуждать невиданное происшествие.

Я и Матвеев подошли к Вьюгину. На рабочем столе у начальника райотдела лежал конверт, подписанный «Лаптеву».

— Чего смотришь, бери! — Матвеев обернулся, убедился, что в дверях никого нет. — Сейчас сюда сам знаешь сколько народу понаедет, хоть святых выноси.

Я спрятал конверт в карман.

— Андрюха, ты в последнее время с Сергеевичем тесно общался… Может быть, ты объяснишь…

Я вытащил конверт, протянул его Матвееву.

— На, прочитаешь, потом мне отдашь.

В коридоре раздались голоса направляющихся к нам людей. Я оставил письмо себе и отошел от стола, Матвеев остался на месте.

Первым в кабинет не вошел, а ворвался Николаенко. Едва глянув на труп, он воскликнул:

— Успел-таки, сукин сын! Кто же тебе, падла, стуканул, что мы едем?

За ним вошел уже знакомый мне сотрудник КГБ, опрашивавший меня после истории с долларами. Следом еще несколько офицеров милиции и непонятных личностей в штатском.

Я бочком-бочком двинулся к выходу, но Николаенко заметил меня.

— Лаптев, скажи мне, в этом городе что-нибудь происходит без твоего участия? Какого черта ты здесь делаешь? А ты чего здесь встал? — переключился он на Матвеева.

Серега до сообщения о самоубийстве Вьюгина успел «принять на грудь». Открой он рот, и Николаенко порвет его в клочья, как Мелкумяна. Спасая товарища, я принял удар на себя.

— Товарищ полковник! — Я, как бы случайно, зацепился ногой за стул и упал к ногам майора из областного управления. На произведенный мной грохот все обернулись. Матвеев, пятясь назад, отошел от Николаенко на безопасное расстояние и выскользнул из кабинета.

— Да пошел он на хрен, этот Лаптев! — вмешался чекист. — Иди отсюда, не мешай нам работать.

Я по тускло освещенным коридорам райотдела вернулся к себе. Зыбина уже увезли на нашей дежурке в больницу, «Скорую» дожидаться не стали. Инспектора, узнав о приезде начальства из областного УВД, спешно разошлись по домам. Остался один Матвеев. Я достал конверт, вынул из него лист бумаги, развернул, прочитал, передал Сергею.

— «Я не убивал ее», — вслух прочитал он, перевернул лист, посмотрел на оборотную сторону. — Все, что ли? Это он про кого пишет, про ту бабу, на похоронах которой тебя с долларами загребли?

— Арестовали меня в другом месте, но пишет он про нее, про Лену Лебедеву.

— Андрюха, ты слышал, что Николаенко сказал? — Он вернул мне письмо.

— Я не только слышал, я еще и видел. Мужик, который зашел следом за Николаенко, из КГБ. Он допрашивал меня той ночью, когда ты за мной приехал.

— Да знаю я его. Это наш куратор от КГБ. Сдается мне, они арестовывать Сергеевича приехали. Если он пишет про вашу знакомую в прощальном письме, то его что, за ее убийство хотели притянуть?

— Серега, сейчас дело прошлое, но Вьюгин был у нее непосредственно перед убийством. Есть показания свидетелей, как он входил в ее подъезд. В квартире остались его окурки, наверняка на журнальном столике полно его следов пальцев рук. От факта своего пребывания у Лебедевой он не отвертится.

— Уже отвертелся. Скажи, на кой черт стреляться, если можно сделать ноги? Я бы на его месте сквозанул по стране советской, хрен бы меня кто нашел.

— Не говори ерунду! Ты же сыщик, ты сам прекрасно знаешь, что на нелегальном положении долго не протянешь. Рано или поздно тебя все равно найдут.

— Ничего подобного! Есть отдаленные леспромхозы, прииски, рыболовецкие артели, где можно без паспорта прожить пару лет, а там, когда все утрясется, позабудется, можно будет сделать попытку выйти в люди. Паспорт украл у кого-нибудь подходящего по возрасту да живи под его именем. Я знаю одну историю, как мужик дезертировал с войны и потом до самой смерти жил по чужим документам.

— Я таких историй знаю не меньше твоего, но скажи, каково это — жить в постоянном ожидании стука в дверь? И потом, он был начальник милиции, почтенный уважаемый человек, а станет беглецом без роду и племени? А жена его, а дети?

— У них с Дашкой не было детей. Как-то, года три назад, мы выпивали вместе, на Сергеевича накатило откровение, и он мне говорит, мол, сколько Дашка ни лечится, все равно забеременеть не может. У него, как у Ленина, в жене проблема. Я бы на его месте… — Матвеев замолчал на полуслове.

В коридоре послышались чужие голоса.