— Прелестно… — тем временем нежить передвинулась к центру поляны, наблюдая за своим неожиданным противником. — Заговоренный, значит.

— Глупый волк! Ты не выстоишь перед отцом… — ахнула ведьма, стоило Гварену снова атаковать Жевнора.

Она видела, что волк явно понимает тактику ведьмака. Мать оборотня, похоже, была сильна, раз смогла установить защиту, способную противиться ведьмаку такого уровня. Но Ладвик даже не был обращен. Тело его слабее любого из стаи вдвое, а то и втрое.

— Не выстоишь, глупый… — прошептала ведьма, скрещивая руки, отбивая выставленным щитом смертельное марево и не давая ему коснуться волка.

Зачем он вмешался? Ему обязательно было поступать по чести?! Откуда она вообще у этого оборотня?! Отец не даст ему уйти, а она не сумеет остановить посланника.

Волк продолжил атаковать, Жевнор пропустил один удар, оказываясь на земле, но тут же начертал на ней защитную руну. На некоторое время он создал вокруг себя невидимый купол, способный поглотить несколько ударов и уберечь во время маневра отхода.

Теперь Силлаг атаковал с помощью своей марионетки куда яростней, потеряв всякое терпение. Ведьма в который раз кинула заклинание щита, пытаясь уберечь волка, и следующий удар отца пришелся по ней. Макдара пробормотал проклятия, негодуя от вмешательство дочери.

Файону отбросило к деревьям, и от боли все потемнело в ее глазах. Она застонала, но упрямо поднялась, понимая, что растратила остатки силы. Руки ее безвольно опустились. Глядя на едва различимый силуэт Ладвика, она зашептала слова защитного заклинания скорее как молитву, не имея возможности помочь ему.

Посланник продолжил глухо бормотать и внезапно растворился в вязком тумане, пропадая из вида. Волк покрутился на месте, щурясь и вглядываясь в окружавшую сизую пелену. Затем понял, что просто нет сил продолжать смотреть. Веки сделались такими тяжелыми, что он с трудом мог открыть глаза.

— Проклятье… — произнес он посиневшими губами.

— Отец! — Файону трясло от холода и страха.

Рука нежити проявилась в клубах тумана, впиваясь острыми когтями в грудь волка. Ладвик немедленно побледнел, и плечи его поникли, словно непосильная тяжесть обрушилась на них. Он хотел отпрянуть, но тело не слушалось. Ведьмак опустошал его, вбирая в себя жизненную силу. Через мгновение волк рухнул на землю в облаке черного пепла. Темные полосы паутиной расходились по груди Гварена, опутывая шею, поднимаясь к подбородку, растекаясь по рукам. Файона услышала его слабый вздох, и на поляне воцарилась тишина.

— Волк…

Ведьма, шатаясь, направилась к нему, но Жевнор схватил ее за руку выше локтя и потянул в обратную сторону.

— Волк!

— Не смей! — мрачно отозвался отец. — Следуй за мной, иначе я волоком потащу тебя!

— Дай мне подойти к нему! — Файона рванулась вперед, едва не вывихнув себе руку.

Плечо загорелось болью.

— Прочь! Он мертв! — рыкнул Силлаг.

Он продолжал увлекать дочь к лесу, но та не переставала сопротивляться и цеплялась свободной рукой за ветви деревьев.

— Дай мне… — прошептала в отчаянии она, глядя на бездыханное тело.

По лицу струились горячие слезы.

— Ты, верно, сошла с ума, Файона! — Посланник стиснул пальцы на ее предплечье, впиваясь когтями в нежную кожу. — Ты должна думать лишь о благе своей семьи, а не о ничтожном бастарде! Никто и не вспомнит о том, что он жил, этот пес!

— Я буду помнить…

— Я лишу тебя всего. Оставлю лишь жалкую жизнь. Пусть это станет наказанием для тебя — быть втоптанной в грязь вместе со всеми ублюдками, которых решил пригреть Саргон в стенах Арфена! Ты кончишь, как и каждый из них! Но у тебя останется шанс, лишь один! — Силлаг рывком развернул дочь, вынуждая снова глядеть в горящие глаза. — Я сделаю так, что мальчишка Броган сам будет умолять меня вырвать его сердце. Я завершу ритуал, и еще до новой луны род Макдаров вернет свою силу.

Запах меда… такой знакомый… и вкус молока, которое, переливаясь через края кувшина, текло по подбородку и голому животу. Он рассмеялся и едва не упустил тяжелый сосуд, когда мать склонилась к нему, едва доходившему ей до пояса, и принялась рисовать пальцем на его коже, выводя молоком какие-то знаки. Гварен привык к тому, чего ему было не понять. Он только знал, что женщина перед ним, эта прекрасная женщина, словно сотканная из солнца и света, была его миром, его солнцем, его светом…

— Вернись ко мне…

Свет… он видел сон или же действительно слышал голос матери? Голос шептал, напевал, но Гварен не мог разомкнуть глаз, как ни силился. Затем его ресницы дрогнули и поддались, едва-едва. Родной силуэт, полупрозрачный, словно призрак, и бесконечные волосы, что струились по самой земле. Сон или явь? Гварен снова закрыл глаза, проваливаясь в беспамятство.

— Как на заре да в капле росы засверкает солнца свет… — Босые ноги матери мягко касались земли, отчего та вновь наполнялась жизнью, поднимаясь благодатной травой там, где только что был мертвый пепел. — Призову я тебя, мой малыш… голос услышу твой живой. Словно горный ручей, вдаль он бежит, путь его так далек…

Тонкие руки взметнулись к небу, разгоняя туман и позволяя солнцу коснуться ладоней.

— Встань, отзовись, мой сынок! Вместо меня будешь светить… добрый свет людям дарить… Встань, пробудись, мой сынок, отпусти на волю зверя, поведет он, не плененный да не прирученный, поведет, как душа полетит…

Она села на землю рядом с сыном. Руки принялись заплетать волосы, а мать все шептала слова своего заклинания. Тяжелой золотой цепью коса легла на колени Сарэйд. Гварен уже слышал эти слова, понимал их смысл, помнил. Так мать лечила его, когда он совсем еще мальчишкой свалился с крыши, переломав себе половину костей. Волк знал, чего это будет стоить матери, сидевшей рядом. Губы Гварена дрогнули, он попытался позвать ее, но не смог. Тонкий нож блеснул на солнце. Ведьма провела им по волосам, у самой шеи, отрезая косу.

— Мама… — Он произнес это или только мысленно позвал?

Ладвик почувствовал, как Сарэйд обернула один конец косы вокруг его запястья, второй, как он и помнил, обвязала вокруг своей руки, приговаривая:

— Никогда не предаст да не прервется та святая жизни нить, что нас сплела, связала да уберегла… охранит, беду отведет…

— Перестань… — едва слышно прошептал волк, проклиная свою слабость.

Запястье обожгло там, где его касалась коса матери. В прошлый раз Сарэйд истратила столько своей силы, что больше года оставалась без нее. Сейчас же намеревалась пожертвовать своим ведьмовским даром. Она опустошала себя, не ведая, сможет ли вернуть силу однажды, или же до последнего вздоха останется смертной женщиной, которой даже собственная душа не принадлежала. Эту жертву волк не готов был принять.

Но проклятое дыхание облегчалось, а тело наполнялось теплом, затем жаром, растекавшимся по венам до самых кончиков пальцев. Ладвик застонал, чувствуя, что в этот раз что-то изменилось. Ранее не было жгучего жара, не сжимались мышцы с невероятной силой, вынуждая изгибать спину, стискивать зубы, а затем и вовсе закричать от внезапной боли, с ужасом осознавая, что собственный крик перерастает в хриплый волчий вой.