— Девятнадцать, — еле дыша, простонал я и проследил за тем, как Скилла нацелил в меня последнюю стрелу.

Он лягнул коня, но у Дрилки больше не было сил на галоп. Глаза жеребца покрылись поволокой усталости. Дрилка явно не желал продолжать поединок с человеком, так больно ранившим его. Зато гунн выглядел победителем. Шум толпы глухо доносился до нас, словно нас заперли в шкатулке. Я видел лишь моего противника. Скилла, петляя, подъехал ко мне, и я обнажил меч. Он презрительно усмехнулся. До сих пор мы не сталкивались вплотную, так что мне не удавалось пустить в ход оружие.

— Добей его! Кончай скорее! — Басовитый выкрик Эдеко словно рассёк гортанную разноголосицу.

Я поглядел на грудь Дрилки, на его высокую взмыленную шею. Скилла собирался пустить стрелу вниз и смотрел на её древко. Нас разделяло всего десять шагов.

Я бросил меч правой рукой и что-то прохрипел. Боль мешала мне говорить.

Меч закружился в воздухе, передо мной мелькнуло его стальное лезвие и с размаху вонзилось Дрилке в грудь. Жеребец согнул колени и начал медленно опускаться на землю. Скилла накренился в седле, утратил контроль, и стрела пролетела ниже намеченной цели. Дрилка распластался на земле, его всадник вылетел из седла. Мой меч исчез под лягавшимся и визжавшим конём.

Скилла с проклятиями свалился в траву и перепачкался в грязи. Я, прихрамывая, подбежал и подобрал половину своего сломанного копья с заточенным остриём.

У Скиллы по-прежнему был меч, но он предпочитал стрельбу из лука. Однако его колчан опустел, и последняя выпущенная стрела позорно торчала в земле. Он подполз к ней. Я мог бы вонзить в него копьё, если бы хоть на полминуты опередил соперника, дотянувшегося до сломанной стрелы. Но силы оказались неравны! Я истекал кровью, а Скилла обошёлся без ранений. Ему оставалось лишь дождаться моей гибели! Да и зачем ждать, терпение — враг гордых гуннов! Он нагнулся, выдернул стрелу и прицелился мне в грудь. Скилла знал, что стреляет в последний раз. Он укрепил тетиву, лёжа на спине, а я стиснул руки и был готов к смерти.

Однако когда он попытался выпустить стрелу, тетива оборвалась. Скилла изумлённо разинул рот. При падении он сломал лук.

Я перешёл в атаку. И прежде чем он успел достать меч из ножен, мой кованый римский сапог опустился ему на грудь, и я приставил половину копья к его горлу. Гунн начал извиваться, а остриё копья оцарапало ему шею. Скилла застыл и наконец ощутил смертельную опасность. Он поглядел на меня. Наверное, я был похож на огромное металлическое чудовище. Моя грудь вздымалась, и по ней текли ручьи крови, забрызгавшие нас обоих. Моё лицо, во всяком случае большую его часть, скрывал шлем, но глаза сверкали жаждой мести. Невероятно, но я одержал над ним победу. Гунн закрыл глаза и понял, что вот-вот наступит конец. Ну вот и всё. Лучше умереть, чем терпеть унижения.

Толпа сорвалась с мест и окружила поле битвы, которое вдруг сразу уменьшилось и превратилось в крошечное кольцо. Отовсюду раздавались взволнованные выкрики. Я уловил запах сбившихся в кучу тел.

— Убей, убей его! — орали они. — Слышишь, римлянин, он заслужил свою смерть!

Я посмотрел на Эдеко. Дядя Скиллы с отвращением отвернулся, и я перевёл взгляд на Аттилу. Король гуннов мрачно опустил большой палец, насмешливо скопировав знакомый ему римский жест.

Выходит, что теперь схватка не на жизнь, а на смерть перерастёт в расправу, в настоящую казнь. Но мне это было безразлично. Гунны распяли на кресте Рустиция, поработили Илану, убили её отца и поймали меня в ловушку. Скилла смеялся надо мной со дня нашего знакомства. Я знал, что священники в Константинополе ожидали бы совсем иного. Этот последний удар будет отголоском старого мира, а вовсе не нового, спасённого, христианского и, очевидно, близкого к Апокалипсису. Но к моей ненависти подобные рассуждения не имели ни малейшего отношения. Я сжал древко своего сломанного копья и приготовился. И тут меня ударило что-то лёгкое и неистовое, отшвырнув в сторону, прежде чем я смог сделать выпад. Я зашатался, рассвирепел и вскипел от боли. Кто же это посмел вмешаться?

Она стояла прямо передо мной. Илана!

— Нет! — Она заплакала. — Не убивай его, Ионас! Ради меня!

Я заметил, как Скилла широко открыл глаза, изумлённый отсрочкой смертного приговора. Его рука обхватила рукоять меча, так и не вынутого из ножен. Он повернулся на бок, стремясь понять, что произошло.

А потом всё померкло. Я потерял сознание.

Часть 2 ПУТЬ НА ЗАПАД

Я очнулся в тёмном, душном месте, и надо мной склонился то ли гном, то ли инкуб, по-видимому желавший полакомиться моей больной плотью или отнести куда-нибудь поглубже. Рёв толпы гуннов стих, сменившись негромким перезвоном. Илана предала меня и скрылась в тумане. Я знал, что совершил огромную, непоправимую ошибку, но не мог вспомнить, какую именно. Дьявол наклонился ещё ниже.

— Ради всего святого, ты что, намерен спать целую вечность? У меня есть дела поважнее.

Голос был писклявый, язвительный и знакомый. Зерко. Я заморгал, и передо мной проплыли полосы белого света. От нового и более острого приступа боли я спутал явь с лихорадочными видениями. Гул толпы был просто звоном в моих ушах, возникшим оттого, что я слишком плотно прижал голову к складкам шерстяного одеяла. Ошибка, о которой я горько сожалел, означала отъезд из Константинополя и связь с женщиной. Я попытался сесть.

— Не стоит, ещё рано. — Карлик вновь уложил меня. — Просыпайся, но лежи и не двигайся.

Кто-то положил мне на плечо нечто горячее.

— Ахх-ггг!

Жалящая боль походила на змеиный укус. А я-то мечтал о новых приключениях!

— Это поможет тебе излечиться, — прошептал голос.

Я сразу узнал его, и моя боль усилилась.

— Зачем ты спасла Скиллу?

— Чтобы спасти нас. И никто не должен умирать ради меня, это глупо.

— Мы сражались не ради тебя...

— Тише! Отдыхай.

— Что, по-твоему, ждало бы тебя в будущем, если бы ты зарезал племянника Эдеко? — добавил Зерко. — Позволь девушке вылечить тебя, и тогда ты сможешь спасти Рим.

Я подождал, пока пройдёт нахлынувшая волна тошноты и слабости, а затем постарался сосредоточиться. Невыносимый режущий свет померк, как только мои глаза привыкли к пламени свечи. На самом деле в комнате было довольно темно. Я лежал в хижине шута на старой кожаной кровати, и она чуть скрипнула, когда я повернулся на соломенном матрасе. Через дыру дымохода на крыше проглядывал кружок серого неба. Облачный, пасмурный день. Возможно, сейчас сумерки. Или рассвет.