лагерного полицая, раньше такого ожидать не приходилось, меня обязательно уничтожили бы… Да он не избивал пленных, больше пугал, вел себя по отношению к пленным хорошо…

3

В гостиничном номере крашеный пол устлан истоптанными плетеными половиками, застойный, вязкий запах их мешался с щиплющей глаза и ноздри масляной краской лоснящихся стен. Железная кровать. Подзор. По-домашнему взбитые пухло подушки ловко усажены углом одна на другую и — под накидку с прошвой, как здесь называют кружева. От этой провинциальной простоты, опрятности на душе стало тихо, спокойно. Я переобулась — скинула сапоги и прошлась по твердому половику в домашних туфлях. Притянуло к окну. За окном был темный вечер. Ни души. Тусклое небо. Напротив над низкой черной крышей высветлена его сизая кромка. Покачивало фонарь, и на черных прямоугольниках окон мелькали легкие блики, блестела заледенелая колея на проезжей части, подрагивало под фонарем молоденькое деревцо. А чуть по сторонам от фонаря, податливо отступая в тень, улица терялась, будто заповедная, и я растроганно чувствовала свою связь с ней и признательность кому-то за эти минуты проникновенной слитности со всякой земной малостью.

Но вот на улице все замерло, ничто не шелохнется, повалил снег.

Я задернула занавеску, села оцепенело к столу. И стало вдруг странно, затерянно в глухом, замкнутом помещении с бедно и нагло выкрашенными смутно-синим нежилым цветом стенами, раковиной с облупленной по дну эмалью и недействующим краном. Я предпочла бы, отвернув пикейное покрывало, улечься в рыхлую, уютную постель, но передо мной на столе была папка, врученная Иваном Васильевым, — его переписка в поисках следов судьбы Курганова.

Я зажгла настольную лампу, погасила верхний свет. Стены померкли. Комната затаилась. Все как-то откачнулось. Высветилась лишь на столе под лампой — папка судьбы.

4

«31. Х. 66 г. Отдел милиции Керкинского райисполкома Турк. ССР. — И. Васильеву.

На Ваш запрос от 16 октября 1966 года. Сообщаю, что гражданка Курганова проживает в гор. Керки по фамилии Тугакова Мелания Давыдовна, ул. Разина, 7».

След второй жены, если она в самом деле была — о ней упомянуто в сообщении председателя сельсовета с родины Курганова, — затерялся. Первая жена сразу же откликнулась из города Керки.

Я взяла в руки конверт с ее письмом, выпала фотография: Курганов в прежнего образца гимнастерке, какие были у нас до сорок третьего года, с подворотничком, на петлицах три кубаря — старший лейтенант Красной Армии. Зачесанные назад волосы распадаются надо лбом; над широкими бровями дуги морщин, глубоко залегшие к переносице. В лице все крупно: крупные, сумрачные, напряженные глаза, большие прижатые уши, носище с тяжелыми крыльями, под ним широкий желобок к крупному, извилистому, жесткому рту. Что таит это лицо? Смутно. То ли темные силы, до поры не пробужденные, то ли истовость понимания, в чем грех, в чем спасение.

«Адресный стол мне вручил Ваше письмо 27. Х. 66 г. Вы заинтересованы моим покойным мужем и хотите уточнить что с ним было с 1943 г. Что я знаю я Вам все опишу. Мой муж кадровик погранвойск. На фронт он пошел 30 июня 1941 г. Я получила от него письмо с г. Муромск, где их формировали. Это в скором времени как их отправили. Да я не написала его звания, он был старший лейтенант. И до 1944 г. по октябрь м-ц о нем ничего не знала. В 1944 г. в октябре м-ц он мне прислал телеграмму с г. Кисловодск. В телеграми пишет выезжай немедлено я тяжело болен. Эту телеграмму он мне присылал с госпиталя, номер этого госпиталя я сейчас не помню. Я с сыном тут же выехала. Ну Курганов И. Г. находился в госпитале 6 месяцев до нашего приезда. Со слов Курганова я узнала, что он был в плену и бежал с плена, его ранили при побеге и его подобрали партизаны безсознания. В партизанском отряде его лечили. А под Витебском его опять ранили, и доставили самолетом в г. Кисловодск куда он нас вызвал, я с ним была 3 месяца, он был сильно т. е. тяжоло раниный, сильно была разбита челюсть, легкие были прострелены, в голове были осколки, рука была прострелена, и был ранен в ногу, общем всего изрешетили. Курганов И. Г. находился в госпитале около двух лет, война кончилась, он еще был в госпитале и нам с сыном прислал телеграму с днем победы. 1945 г. примерно в сентябре я получила письмо от него уже с г. Еревани. Он нам писал, что находится в г. Еревани. Ждет назначения, и как только получит назначения, и приедет за нами. Адрес он с г. Еревань в письме не писал. И это было последнее письмо. Я очень долго ждала, 3 года, и потом объявила всесоюзные розыски, но мне розыски так и не нашли его».

Он не был откровенен с женой, и в ее изложении не понять, что и как с ним было. Одно несомненно: в Подольске в штабе фронта его посчитали заслуживающим доверия, и он с оружием в руках участвовал в жестоких сватках с врагом, пока его всего не «изрешетили». Полтора года по госпиталям, тяжело израненный. Поднялся на ноги, ждал назначения и канул. Может, то банальный случай — нашлась другая женщина. Или вломились какие-то обстоятельства. Не узнать.

«В 1950 г. в январе он мне сам прислал телеграму, — пишет дальше жена. — Вот ее содержания, выезжайте сыном г. Хабаровск 2-й улица Запарина, № 84, квартиру номер забыла. Ну мы сразу не поехали. Вы сами должны понять, что я женщина и мать своему сыну, столько лет не знать, что было с ним, и вдруг сламя голову броситься на первый зов его. Между нами в письмах была перепалка, я спрашивала где ты был столько время, а он мне в своих письмах отвечал, когда приедишь все узнаешь. Ну так я и неузнала, что было с ним эти 4 года».

Все же спустя еще четыре года, в 1954 году, она решила поехать к нему в Хабаровск, «и вот судьба не сулила ничего хорошего, я не успела выехать, мне прислали письмо, что он умер. Как Вы думаете, это мне было легко все это пережить, я думала, что я сойду сума, ну пережила. Я ради сына не могла сразу поехать к нему, боялась за его воспитания, боялась, что Курганов заберет его из училища, он был против, чтобы сын был военный. А мне очень трудно было добиться, чтобы моего сына приняли в Суворовское училище МВД. Ну я тогда добилась своей цели и думала, что мой сын меня не забудет. Ну я ошиблась, я