— Почему ты так думаешь?

— Потому что таков закон.

— Какой закон?!

— Закон богов.

Йокахайнен промолчал. Ибо то, что ему подумалось насчет слов Асгерд и ее самой, было совершенно невероятным.

— Что ты собираешься делать дальше? — помолчав, спросил он.

— Идти дальше, конечно! Я пришла сюда, чтобы добыть сампо. И неудача твоих друзей меня не остановит. А ты пойдешь со мной. Ведь пойдешь?

Йокахайнен подумал о пленных, о том, что их ждет…

— И мы даже не попытаемся вытащить Ильмо и прочих?

— Нет. Лезть в Туонелу — пустая затея. Ты и сам это прекрасно понимаешь.

И хотя она сказала именно то, что думал Йокахайнен, и что он сам бы сказал, если бы его спросили, — слова Асгерд почему-то взбесили его. Он вдруг ощутил к ней такую ненависть, какую в прежние времена испытывал только к Рауни.

— Одного не пойму — зачем я-то тебе сдался? — желчно спросил он. — Зачем ты меня выхаживала?

— А сам не понимаешь?

— Нет, — предельно язвительно сказал Йокахайнен.

— Вы же меня вытащили из клетки. Ильмо принял решение, Ахти взял на себя риск, а ты распознал чары Карху и придумал, как их разрушить. Я вам троим обязана жизнью, а долги надо отдавать — иначе мне будет очень плохо. Может, не сразу, но плохо будет обязательно. Аке я, кстати, ничем не обязана, — небрежно добавила она. — Будь его воля, он бы прошел мимо клетки и не почесался.

— Мера за меру. Опять «закон богов»? — мрачно спросил Йокахайнен.

— Вот именно.

— Но если ты говоришь, что обязана Ильмо и Ахти жизнью, как же ты готова бросить их в Туонеле?!

— Тсс, не шуми, — сказала она странным голосом. — Мы с ними еще свидимся, поверь мне. Что-то мне подсказывает, что Ильмо растерял еще не всю свою удачу, да и у Ахти есть кое-что в запасе, даже если он сам об этом забыл. И тогда все долги будут возвращены.

Йокахайнен набычился, но его гнев почему-то прошел. Он спросил себя, в чем дело, — и с удивлением понял, что в самом деле поверил Асгерд.

— Так ты со мной? — спросила она.

— Куда ж я денусь…

Асгерд отпустила его руку и с хрустом размяла кисти.

— Что ж, хорошо. Пухури с бабками не знают, что я здесь. То-то им будет сюрприз! Ну, начали!

Асгерд кашлянула и начала нараспев тянуть ритмичные строфы на языке варгов. Йокахайнен сразу же ощутил, как через эти строфы нисходит в мир магия, и понял, что Асгерд запела вису. От карьяльской или саамской руны виса отличалась краткостью и собранной в нескольких словах мощью; если руна — это тщательно сплетенная ловчая сеть, то виса — молниеносный удар секиры, стрела, выпущенная в цель.

Сила в голосе Асгерд нарастала с каждым словом; казалось, изо рта у нее вылетают не звуки, а сгустки огня. И вот прозвучала последняя строфа — и вокруг вспыхнуло пламя!

Йокахайнен моргнул, в лицо ему ударил жар; вокруг ослепительно полыхнуло и сразу погасло. Потом раздался шорох, и стенки гнезда, мгновенно сожженные заклинанием Асгерд, осыпались черным пеплом на землю. Вокруг пепелища, только что бывшего замурованным гнездом, столпились ошалевшие туны.

— Ну, что надумали, куропатки? — насмешливо спросила Асгерд на чистейшем похъёльском наречии, вставая на ноги и помогая подняться Йокахайнену. За спиной у нее блеснула знакомая рукоять Плачущего Меча.

Лысый Пухури изумленно смотрел на кольцо пепла, на ожившего Йокахайнена, окочевший труп которого занесли в гнездо, на скалящую зубы девушку, которая взялась там вообще непонятно откуда.

— Отвечай, Пухури! Язык проглотил?

Старый тун начал что-то бормотать. Суть бормотания сводилась к тому, что тунов клана Сюэтар злостно обманули пришельцы — оказались шпионами и врагами, — а потому…

— Значит, все-таки решили продать нас Лоухи? — зловеще спросила Асгерд. — Не самая удачная мысль!

Она вскинула руку к небу и снова запела вису — уже другую. Ее голос зазвучал грозно, и в каждой строфе повторялись многочисленные имена Хара Одноглазого, Душегуба, страшного верховного бога варгов. Нет, не показалось! — тучи над ней потемнели и забурлили на низком небе. На гнездовье пала густая сизая тень, пахнуло холодом. В самой глубине темной тучи вспыхнул холодный проблеск. Глухо прогрохотал гром… Гроза? В начале зимы? Губы Асгерд шевелились, а ее пальцы наливались тем же ледяным светом, что и тучи, — как будто она окунула руку в небесное пламя.

— В моей руке — огненное копье Хара! — зазвенел ее голос. — Когда я ее опущу, оно обрушится на вас и ваши гнезда! От гнездовья Сюэтар останется только обгорелый пригорок, припорошенный золой!

Для клана Сюэтар всё это было слишком. Туны не разбежались только потому, что ни один не мог шевельнуть крылом от ужаса. Наконец вперед выступил позеленевший Пухури:

— Уходите, колдуны! Мы вас выпустим…

— Не-ет! — засмеялась Асгерд. — Так легко вы не отделаетесь. Ильмо хорошо придумал, жаль, не успел исполнить. Отнесёте нас в Луотолу по воздуху! И только попробуйте что-нибудь выкинуть по дороге — на лету изжарю, как курей!

Получив торопливое униженное согласие, Асгерд стряхнула с пальцев холодный синий свет, словно капли воды, и озорно взглянула на Йокахайнена.

— А теперь быстро проваливаем отсюда, пока тут не появился мой папаша!

Закончился снегопад, ветер разогнал тучи, и над Туонелой раскрылось глубокое, усыпанное звездами небо. Над белоснежной долиной, над черным зеркалом озера Туони и острыми скалами бесшумно скользили две птицы: огромная белая сова и легкая черная чайка. Оставив Туонелу позади, они плавно опустились на заснеженное плато и приняли более удобное для беседы обличье.

— В первый раз я почувствовал здесь себя совсем как дома, — задумчиво проговорил Ярьямейнен. — Летишь, а под тобой — лед до самого горизонта… Все белым-бело и тишина — только льды скрипят, ворочаются в глубине, где их подмывает море. А ты скользишь над ним — как призрак… как сам ветер… как сон Матери Калмы…

Ильма косо глянула на северянина. Ярьямейнен был выше ее на голову и в два раза шире в плечах. Рядом с ним она чувствовала себя маленькой птичкой, беспомощной и слабой. Ей не нравилось это ощущение.

— Ну, что ты мне хотел сообщить? — спросила она с вызовом.

— А что, уже нельзя пригласить деву на ночную прогулку без серьезной причины? Просто чтобы полетать под звездами вместе, крыло к крылу?

— Да, конечно. Много таких… желающих. Но что-то мне подсказывает, что ты не из них, Ярьямейнен.

— Почему?

Тун взглянул на нее в упор, и у Ильмы забегали мурашки под перьями. Она видела, что желанна для него, — а он этого и не скрывал. «Нет, он слишком опасен, — подумала она. — И мать меня предостерегала: „Не верь его сладким речам, держись от него как можно дальше“! Мать сказала, что изгнала Ярьямейнена, — правда, так и не объяснила, почему. Я-то думала, что он уже давно улетел, — а он, оказывается, никуда не делся! Зачем я согласилась на эту встречу? Зачем позволила себя уговорить? А всё проклятое любопытство…»