пакеты ценой в два рубля (забайкальских или, на худой конец, царских — принимались царские серебряные рубли и полтинники, а мелочь принималась по курсу сорок копеек за рубль) выдавались три раза в неделю бесплатно (хотя и «в счет зарплаты») каждому честно работающему железнодорожнику, охраннику, чекисту или рабочему на «забайкальских» заводах, а еще они просто в магазинах продавались. В принципе, ничего в нем особого не было: два фунта муки пшеничной, фунт сахара, два фунта пшена — все это было расфасовано по бумажным пакетикам. А в картонных пеналах там лежало по полфунта сухого молока, унция соли и — снова в пакетике, но уже из «пергаментной бумаги –две с половиной унции яичного порошка. Такие 'продуктовые наборы» изготавливала филадельфийская компания, правда принадлежащая лично «товарищу Буряту» — но об этом практически никто не знал. Как никто не знал, на какие шиши эта компания приобретала в Америке все эти продукты. Зато их наличие в торговле сильно повышало авторитет большевиков вообще и персонально товарища Артема.

А авторитет товарища Бурята тоже быстро рос, в феврале его избрали членом Политбюро. Кое-кого на это сподвигнуло то, что товарищ Бурят как-то очень быстро договаривался с буржуинами насчет денег, а других то, что действия забайкальцев, им руководимых, очень наглядно демонстрировали, что под его руководством промышленность быстро на ноги становится. Да и с голодом его методы борьбы оказались весьма эффективными. Хотя с точки зрения «политики партии» методы эти были «не совсем правильными», поэтому в Политбюро он был избран хотя и подавляющим большинством голосов, но два голоса оказались «против». Голоса товарищей Ленина и Троцкого — и эти товарищи решили свое мнение сделать решающим на предстоящем Съезде…

Съезд, состоявшийся в марте двадцать первого года, особого интереса у Николая Павловича не вызвал. Разве что тот мелкий факт, что в ЦК его избрали подавляющим большинством голосов (он получил пятьсот двенадцать против четырехсот семидесяти у идущего следующим Ленина) слегка польстило его самолюбию, да и вхождение в ЦК Кузнецова (четыреста четыре голоса) и Артема (триста восемьдесят два) его порадовало. Теперь по его мнению в ЦК стало уже шесть честных большевиков. Шесть из двадцати пяти…

Небольшая, но все же победа — хотя далась эта победа с огромным трудом. И породила несколько непримиримых врагов: когда зимой товарищ Троцкий направил войска в Сибирь для сбора продразверстки, на пути этих войск встала Забайкальская армия, не пропустившая «Красную армию» дальше Челябинска. Однако то, что зерна из Сибири привезли даже несколько больше, чем было запланировано вывезти с помощью продразверстки, в данном случае не привело к реальным боевым действиям. Которые, как товарищ Бурят очень подробно объяснил тому же Сталину, с неизбежностью привели бы к восстанию сибиряков против Советской власти, и было еще непонятно, кто в такой войне победил бы.

Как эту информацию донес до Ленина Сталин, его волновало крайне мало, но на Съезде Ильич к высокой трибуны вещал о том, что продразверстку необходимо немедленно заменить продналогом. По сути дела такая же обираловка, разве что послабее: размеры налога Ильич предложил установить вдвое меньше разверстки.

— А вы считаете, что крестьянин понесет зерно государству если мы установим, как вы говорите, свободную торговлю зерном? — поинтересовался у товарища Бурята товарищ Сталин после того, как Съезд завершил свою работу.

— Во-первых, это не я говорю, а Ленин. Во-вторых, нам, большевикам, должно быть вообще безразлично, продаст мужик зерно государству или же напрямую рабочему. В-третьих, куда он излишек зерна еще-то денет?

— Но мужик захочет зерно продать по очень высокой цене.

— А у нас в республике не хочет. И знаете почему? Потому что на государственных полях мы зерна тоже собираем немало, собираем столько, что его вполне хватает для того, чтобы в городе продуктов было в достатке. И, не имея возможности увезти это зерно туда, где его не хватает, он просто вынужден его продавать даже дешевле, чем его продает республика.

— А у нас зерна для городов недостаточно.

— Я вам открою великую тайну: у нас тоже. Однако жизнь показывает, что если государство продает на таком, как говорит ваш Ильич, свободном рынке лишь треть от общей потребности, самую малость больше трети, то остальное на рынок привозит этот самый мужик, покрывая все потребности горожан. И он все равно продает плоды своего труда дешевле, чем государство.

— Это почему?

— Это потому. Еще при Николае Павловиче — я императора имею в виду — Егор Францевич подсчитал, что для заполнения рынка чего угодно чем угодно при доле государства в треть… точнее, в тридцать семь процентов на этом рынке приводит к тому, что все прочие поставщики данного товара вынуждены давать цены уже ниже казенных. Не потому что этих процентов рынку хватит, а потому, что покупатель, видя с нужной частотой наличие товара государева, предпочтет более дорогой товар не покупать, ожидая, пока и ему казенный достанется. Загадка природы человеческой: если товара на рынке всего-то эти тридцать семь процентов, то покупатель уже думает, что его куда как больше половины или даже трех четвертей. И продавцу товара частного то же видится…

— А Егор Францевич — это кто?

— Канкрин, он министром финансов был. Умнейший, замечу, господин, не чета этому болвану Преображенскому.

— Все равно выглядит как пустые рассуждения.

— Да пусть как угодно выглядит, у нас в Забайкалье это прекрасно работает. И в Сибири тоже работает, наши закупщики зерно там у мужиков на треть ниже обычной цены закупили. Мирно закупили, так что и республика довольна, и мужик.

— Однако у нас сейчас и трети нет. У нас мужик на рынок вообще ничего не поставит, ему самому жрать нечего!

— А вот это действительно печально. Значит, правительство, вместо того, чтобы делом заниматься, одними языками ворочает. Земли-то пустующей вон сколько!

— Так ведь засуха.

— Засуха на юге, а в иных местах погоды прекрасные стояли! Вот, взять, к примеру, Белостокский уезд: там на казенных полях урожаи собрали под сто двадцать пудов, с восьмидесяти тысяч десятин собрали чуть меньше девяти миллионов! А всего, с частными полями считая, за двенадцать миллионов будет. Это — в единственном уезде! А если так пяток губерний правительство обустроило, мучилась бы Россия голодом?

— Насколько я слышал, у вас там поля тракторами пахали…

— А вам кто мешает?

— Так нет тракторов. Да и пробовали мы, но мужики все трактора поломали, урожаи как бы не хуже, чем у