Разумеется, не только Первая, но и Вторая мировая война, а также прочие сюжеты не могли остаться в стороне от процесса «переформатирования» исторической памяти. Дополнительным импульсом к нему послужили объединение Германии, распад СССР, а также кризис и война на Балканах.

Представился шанс указать на «подлинного виновника и деструктивный фактор», который в 1990-е гг. повторно перессорил Европу, а в 1914 г. и втянул ее в войну. Параллельно началось наступление идеологии глобализации, прославлявшей исчезнувшие мультиэтничные и мультирелигиозные империи (за исключением Российской). На прежнее стремление к экономической свободе и правам человека, реализовывавшееся посредством восстаний и вооруженной борьбы, навесили ярлык нелегитимного «национализма». Пересматривалось историческое значение национально-освободительных движений, которые стали отождествляться с современным национализмом и шовинизмом. Однако не все «национализмы» заслуживали одинакового подхода. К греческому, болгарскому, албанскому, венгерскому, румынскому, польскому, итальянскому и югославскому вопросов не имелось. Единственный сомнительный – сербский. Оставалось только отмести в сторону серьезные достижения исторической науки и воспользоваться «интеллектуальными» ресурсами австро-венгерской пропаганды и более позднего ревизионизма. И можно проводить параллель между прошлым и настоящим – между «1914 г.» и «Сараево» со «Сребреницей».

И в 1990-е гг. и в первые полтора десятилетия наступившего XXI в. опубликовано множество значительных книг, статей и тематических сборников, затрагивающих соответствующую тематику[350]. Однако мы сосредоточились лишь на тех, что рассматривают или пересматривают причины и поводы развязывания Первой мировой войны, а не все ее четырехлетнее течение. Исследования, о которых идет речь, написаны на разных языках и освещают, наряду с интересующими нас вопросами, многие другие проблемы более частного характера. Перечисление всех новых или дополненных изданий, которые появляются едва ли не каждый день, потребовало бы слишком большого времени и пространства. Во всех работах, привлекших наше внимание, имеется по одной главе, или разделу, посвященному «Июльскому кризису 1914 г.» или «Сараево в 1914 г.». Излагая события, авторы опираются на близкие им трактовки и используют часто один и тот же набор наиболее известных книг.

Если обобщать, то можно назвать три основных течения, оформившихся за последние двадцать лет: первое, позиции которого в Германии и Австрии укрепились благодаря достижениям новой историографии, ставит во главу угла империалистические побуждения, главным образом стремление Германии к перераспределению сфер влияния; второе – умеренно консервативное, – которое, не отвергая новых открытий, настаивает на том, что «ближайшее будущее» уготовило некие угрозы Австро-Венгрии и Германии, что и подтолкнуло их к «превентивной войне»; третье сводит всю проблему начала войны к Балканам, нещадно демонизируемым в ходе пропагандистских медийных кампаний. Этот регион, если верить приверженцам направления, трижды на протяжении ХХ в. становился источником и парадигмой всех мировых проблем. Условно можно говорить и о четвертом течении, которое стремится к более адекватному рассмотрению роли остальных участников кризиса и войны. Если посмотреть еще шире, не составит труда выделить дополнительные тренды. Речь идет о новейших теоретических и прикладных исследованиях национальной идентичности, указывающих на «старые», «новые» и «запаздывающие» нации, а также о работах, посвященных «исторической памяти», «массовым убийствам», «экономике», «миграциям», «истории полов» и т. д.

По словам Андрей Митровича, немецкий историк Фриц Фишер в своих монографиях «Рывок к мировому господству» и «Сговор элит» разоблачает три основные догматические представления, которые сформировались в германском национальном сознании после Сараевского покушения, то есть в течение межвоенного времени. Первая догма гласит, что рейх в 1914–1918 гг. вел оборонительную войну и, даже более того, «борьбу за существование». Согласно второй не рейх развязал Первую мировую войну. Третья, для которой первые две служат идейным обоснованием, утверждает, что нацистский рейх, который, безусловно, начал Вторую мировую, представляет собой не логичное продолжение предшествующей немецкой истории, а некое случайное, незакономерное явление[351].