После падения Югославии весной 1941 г. в Австрию (Вену), согласно спискам, было отправлено более 100 вагонов архивных материалов. Интерес к Сараевскому покушению и причинам Первой мировой войны обусловил изъятие из фонда Министерства иностранных дел стенограмм Сараевского процесса 1914 г., многочисленных ящиков с документами «Боснийского архива», актов Политического отделения МИДа, архива сербского Президиума правительства и т. д. Таким образом, уже однажды реституированные материалы, в том числе и переводы Фёрнле, снова вернулись в Австрию. Забрали и обширную переписку политиков и венских архивистов в связи с переводом и использованием сербских документов.

Одним из достижений вышеупомянутой специальной группы, ответственной за выявление и изъятие архивных материалов, стало обнаружение бумаг двора в декабре 1942 г. Четыре ящика с ними, спрятанные в 1941 г. в селе Вилюши, нашел помощник Цельнера фольксдойче Хайнц Фрай. Крестьяне, на которых поступил донос, подверглись пыткам, не принесшим результата. После этого Фрай расстрелял двоих и пригрозил сжечь всю деревню. И только тогда ее жители выдали спрятанное. Об этих ужасающих преступлениях белградского сотрудника ведомства Г. Гиммлера стало известно из его случайно сохранившейся переписки. Среди обнаруженных немцами бумаг было два важных документа: черновик письма Драгутина Димитриевича Аписа, в котором он признается в организации Сараевского покушения, и письмо принцу-регенту Александру[345].

Таким образом, за короткое время – менее чем за тридцать лет – сербские архивные документы дважды подвергались похищению, обследованию и «доработке». Последняя состояла в стирании комментариев на полях актов, произвольном употреблении клея и ножниц. Все это в деталях описал Воислав Йованович Марамбо. Подводя итог, он констатирует, что первую попытку «использования» можно считать отчасти успешной. После Первой мировой войны результатом произведенного отбора и подготовки стали «разоблачения» Богичевича, пользовавшиеся признанием в определенных кругах. Во второй раз, в ходе Второй мировой войны, все было зря: и тенденциозный выбор документов, и сокрытие материалов, не укладывавшихся в концепцию, и вольный перевод и трактовка текста, и бессовестное употребление сомнительных и поддельных документов[346].

Увы, по-видимому, Йованович ошибся. Прошли десятилетия и перед нами всплывают со дна биттнеровские и юберсбергеровские «открытия», по-другому озаглавленные и подписанные другими авторами.

Сербской историографии известно, что Юберсбергер, Биттнер и Алоиз Хайек в 1945 г. опубликовали книгу «Сербская внешняя политика 1908–1914», в основу которой легли материалы, захваченные в 1941 г. Историк Бурц указывает, что остается загадкой, куда делся напечатанный всего в нескольких экземплярах третий том второго серийного издания, освещающий период с 26 мая по 6 августа 1914 г.[347]

Доктор Людвиг Биттнер, редактор публикации австро-венгерских дипломатических документов

Генерал Эдмунд Глейзе фон Хорстенау, редактор публикации австро-венгерских военных документов

«Последняя война Австро-Венгрии 1914 –1918». Том V

Книга Анники Момбауэр о контроверзах и консенсусе относительно причин Первой мировой войны

Дополненное переиздание книги Жана-Жака Бекера «Год 14»

Английское издание 2007 г. книги А. Митровича «Сербия в Первой мировой войне»

Книга канадского профессора Рососа о российской политике на Балканах в 1908 –1914 гг

На Западе из-за необходимости совместного противостояния большевизму уже в 1920-е гг. стали проявлять готовность облегчить Германии репарации и в целом бремя ответственности за начало войны. В 1930-е гг. в интересах «умиротворения» был сделан еще один шаг по пути молчаливой ревизии Версальского договора. Тенденция продолжилась в годы холодной войны, которые прошли под знаком пересмотра оценок и концепций, что нашло отражение в коллективных заявлениях историков. С одной стороны, актуальной была потребность консолидации западного блока, для которой следовало избежать усугубления уныния, охватившего народы и государства, проигравшие обе войны. С другой – кризисные ситуации, возникавшие во взаимоотношениях двух блоков и грозившие перерастанием холодной войны в «горячую», возродили интерес к изучению исторического наследия 1914 года, в котором великие державы «соскользнули» в пропасть самоуничтожения. Гонка вооружений и необходимость поддержания паритета сил напоминали историкам о хорошо знакомом им прошлом, поводом переоценить которое служили и приближавшиеся круглые даты – 1964, 1984, 1994 гг. Дополнительный интерес к теме привлекали военные конфликты на Балканах, разразившиеся в 1990-е гг., а также глобальное перераспределение сфер влияния. Одним словом, геополитика определяла направления развития историографии.

За прошедшие годы многие историки обращали внимание на то, что политическая ситуация в ФРГ также оказывает значительное влияние на ход научной дискуссии. Новые исследования, посвященные политической и особенно социальной истории Германии, поставили под сомнение традиционную геополитическую трактовку причин войны (пребывание в окружении враждебно настроенных союзников). Фриц Фишер сформулировал собственную «контроверсию», которую многим хотелось бы опровергнуть или проигнорировать. Это стремление, вполне умеренное, явственно проявилось после поражения социал-демократов в 1981 г. и прихода Гельмута Коля на пост канцлера. Стало возможным в позитивном ключе писать о германском национализме, чем не преминули воспользоваться представители консервативной историографии. По словам Анники Момбауэр, «многие немцы поняли, что заканчивается время, когда приходилось оправдываться и каяться» за войны, оставшиеся в далеком прошлом. Снова заговорили о патриотизме, о котором раньше стыдливо умалчивали[348]. Суть произошедших перемен в 1999 г. изложила историк Мэри Фулбрук: «В 1980-е гг. западногерманский канцлер Гельмут Коль, которому помогали историки Михаэль Штюрмер и Андреас Хильгрубер, а также специалист по историософии Эрнст Нолте, приложил значительные усилия к тому, чтобы “нормализовать” массовые народные представления о прошлом Германии и сформировать новую национальную идентичность посредством избирательного изложения исторических событий в книгах и статьях, а также в музейных экспозициях»[349].