Она не читала эту книгу, но хотела дать ему понять обратное. Он поднял голову, лицо словно вышло прямиком из музея восковых фигур. Абигэль попыталась в эту долю секунды, когда их взгляды встретились, уловить огонек в глазах пациента, искру человечности, которая сказала бы ей, что он ее знает. Но она увидела лишь бездонную пустоту.

Жантиль вернулся к рисунку.

– Ваша история очень мрачная, вы не пощадили детей, их участь в вашей книге печальна. Мы же до сих пор ищем троих из этих четверых детей, поскольку один из них, Виктор, был найден два месяца назад. Вы это знали? У вас есть мысли о том, что могло статься с остальными?

Это было все равно что обращаться к стене. Абигэль решила зайти с другой стороны. Она осторожно протянула руку к тетради, в которой рисовал Жантиль.

– Вы позволите мне взглянуть на ваши рисунки? Я тоже немного художница. Создаю картины, представляющие мои кошмары, из фотографий… И у меня есть тетради, вернее, были тетради, в которых я записывала мои сны и отрезки жизни. К сожалению, их у меня украли не далее как вчера.

Она потянула на себя тетрадь очень осторожно, чтобы не спугнуть его. Жантиль остался в той же позе, не выпуская карандаша. Он сидел, уставившись в стол, вялый, неподвижный, ни дать ни взять черепаха в панцире. Абигэль перевернула несколько страниц. Монстры были повсюду, прятались в замысловатых пейзажах. Ни солнца, ни света, ни ярких красок. Только потемки, кусочки ада. Что думал психиатр об этих рисунках? Анализировал ли он их? У Абигэль было столько вопросов об этом пациенте, которого она не знала и вряд ли могла когда-нибудь узнать.

– Я хотела поговорить с вами об одном пассаже в вашей книге. Вы должны помнить Кантена и Коринну, двух последних похищенных детей по вашему сценарию. Они заперты в разных комнатах. Это происходит…

Слова застряли, точно камни, у нее в горле. Она перевернула очередную страницу. На большом листе Жантиль нарисовал бурную реку, волны которой бились об огромный утес. А на этом утесе…

Нечто невероятное.

В ней пылал огонь. Густая разрушительная магма. Она ожидала, что вот-вот окажется на полу, – некое шестое чувство, свойственное нарколептикам, – но змей дремал, свернувшись в своем логове. Тогда ей захотелось схватить Жантиля за горло и вытрясти из него правду. Вот только если он замкнется, всему конец, второго шанса не будет. Она положила тетрадь на кровать, вернулась к нему, наклонилась, чтобы заглянуть в глаза. Он не смотрел на нее.

– Леа Дюрнан, – прошептала она.

Ничего. Мертвые глаза. Абигэль сказала себе, что, если он действительно знал ее дочь, если встречал ее, в Интернете или вживую, хоть слабенькая вибрация в недрах его больного ума должна была вызвать реакцию.

– Это моя дочь. Она погибла вместе с моим отцом в автомобильной аварии полгода назад. Я тоже потеряла дорогих мне людей. Это нас сближает.

Жантиль едва заметно шевельнул губами. Это был один из первых признаков того, что слова Абигэль проникали сквозь его скорлупу. Он слышал их, понимал. Абигэль ринулась в эту щель:

– На странице 387 вашего романа вы употребляете выражение «Жемчужинка Любви» – такое прозвище дает ваш похититель маленькой Коринне, убитой через тридцать страниц. Вы помните?

Снова никакой реакции.

– Где вы это слышали? Откуда вы знаете мою дочь Леа Дюрнан? Я знаю, что вы можете мне ответить, сделайте же это. Сделайте это, пожалуйста!

Голос ее уже дрожал. Сдерживать свои эмоции становилось все труднее. Ручка, которую Николя Жантиль держал запястьями, вдруг отскочила и покатилась по полу. Психиатр на всякий случай отошел от стены, готовый вмешаться. Даже лишенный пальцев, Жантиль был способен убить их обоих. Но пока он сидел, сжав губы, опустив голову, мрачный бык в углу арены.

Абигэль увидела, как скатилась и разбилась о столешницу слеза. Время словно остановилось. В эту минуту ей показалось, что он наконец заговорит с ней. Но больше ничего не последовало. Снова невыносимая неподвижность.

Тогда она бросилась к кровати и сунула ему под нос тетрадь с нарисованной рекой и утесом посередине.

На этом утесе сидела кошка с черно-белыми ушками.

– Где вы видели эту кошку?

Психиатр подошел ближе, видя, что молодая женщина начинает терять самообладание.

– Почему вы ее нарисовали? Где вы ее видели? Это была татуировка на ноге моей дочери! Моей дочери, которую я видела мертвой на столе в морге! Отвечайте! Отвечайте же, черт побери!

Николя Жантиль поднял на нее влажные глаза.

Он открыл рот и вдруг надсадно закричал.

Виктор жив! Через год после исчезновения он вернулся в мир живых.

Абигэль с нетерпением ждала Фредерика перед тупиком на улице Данель. Она ходила взад-вперед, нервничая, как никогда, мозг ее буквально кипел. Она думала об открытиях, сделанных в психиатрической больнице, о пропидоле в своей крови в ночь аварии, о Леа, о Викторе. Все смешалось. Подъехала машина Фредерика. Он едва притормозил, только чтобы Абигэль успела сесть, и резко рванул с места.

– Мчимся в больницу Дюнкерка, туда доставили Виктора. Патрик вылетел на вертолете. Больше я ничего не знаю, но новость суперская.

Он был возбужден, глаза вновь горели огнем, как будто надежда возрождалась из пепла.

– Ты плакала?

– Мой отец… Мой отец был негодяем.

Фредерик остановился на светофоре.

– Ты не должна так говорить. Это твой отец.

– Я посмотрела свою историю болезни в Салангро. В ночь аварии обнаружили пропидол у меня в моче, притом что я не принимала его больше суток, а это лекарство выводится из крови за несколько часов. Мой отец опоил меня пропидолом.

Фредерик вытаращил глаза:

– Нет, ты наверняка ошибаешься. Ив никогда бы такого не сделал.

– Результаты анализов доказывают, что сделал.

Повисла долгая пауза, которую Фредерик нарушил первым, поворочав языком во рту.

– Ты совершенно уверена, что… что не принимала пропидол в тот вечер?

Она испепелила его взглядом.

– Ладно, снимаю вопрос, – пошел на попятный Фредерик. – Это была просто гипотеза, ясно? Ив, твой родной отец, опоил тебя пропидолом. Как? Стакан воды перед отъездом?

– Он налил пропидол в кофе. Пустой термос Пальмери нашел в салоне машины.

– А Леа?

– Она быстро уснула. Поэтому ее он оставил в покое.

– Зачем, Абигэль? Зачем твой отец это сделал?

– Я все время об этом думаю. История с ремнями, Фред, ты помнишь? Никто не был пристегнут, ни один из нас троих. Леа и я спали. А что, если это он их снял? Это объяснило бы мою уверенность в том, что я пристегнулась, перед тем как уснуть. Он хотел, чтобы мы погибли наверняка.