Автор вопроса: По-моему, вчера президент Рейган впервые предложил поделиться с русскими технологией СОИ.

К. С.: Не впервые. Он это всегда предлагал.

Автор вопроса: Да, но не предпочтительнее ли, чтобы совместные усилия великих держав были направлены не на наступательные меры, которыми они так долго занимались, а на оборонительные?

К. С.: Нет, с этим не соглашусь. Мы говорим о щите, о барьере. Представим себе другой барьер, контрацептивный. Предположим, этот контрацептивный барьер пропускает только 10% сперматозоидов. Лучше ли это, чем ничего? Я считаю, что хуже, поскольку, помимо прочего, дает ложное ощущение защиты. Но что касается идеи поделиться технологией, нынешняя администрация Советам даже персональный компьютер IBM не даст. И нам предлагается поверить, что США отдадут автоматизированную систему управления боевыми средствами 11 поколения, до запуска которой еще несколько десятилетий и которая будет настолько сложной, что написать для нее программу не под силу ни отдельному человеку, ни коллективу. Только другому компьютеру. И отладить ее человеку не под силу. Только другому компьютеру. И испытать ее можно только непосредственно в случае ядерной войны. И вот это мы отдадим русским? В любом случае, независимо от того, считаем мы эту систему потенциально рабочей или нет, очень сомневаюсь, что русские скажут: «Спасибо большое! Теперь главным оплотом безопасности Советского Союза будет вот эта самая программа, любезно предоставленная нам американцами».

И очень сомневаюсь, что Соединенные Штаты, по здравому размышлению, согласятся вверять безопасность страны этой безумной схеме. Система, которая для выполнения своей оборонной задачи должна работать идеально, но испытать ее в действии невозможно. Верьте нам. Все будет хорошо. Не волнуйтесь.

Вопрос: Может ли религиозная вера адаптироваться к прогрессу?

К. С.: Это, безусловно, важный вопрос. По моим ощущениям, это зависит от того, в чем суть верований. Если эта религия рассказывает об устройстве природного мира, то, чтобы не потерпеть неудачу, ей необходимо перенять научные приемы и методы — и оказаться неотличимой от науки. Отсюда совершенно не следует, что религия сводится только к этому. И в конце предыдущей лекции я попытался обрисовать часть из множества областей, в которых религия могла бы сыграть важную роль в современном обществе, но в общем и целом этого не делает. Но эта роль никак не предполагает рассуждений о том, как устроен мир или как он возник. В этом отношении иудейско-христианско-исламские религиозные традиции просто вбирали в себя передовые научные воззрения своего времени. Но время это было очень давнее, VI в. до н.э., Вавилонское пленение еврейского народа. Именно там истоки ветхозаветных научных выкладок. И мне кажется, религиям должно быть важно усвоить постигнутое человечеством за прошедшие 26 веков. Каким-то религиям это, конечно, в той или иной степени удается, но многим нет.

Вопрос [неразборчиво].

К. С.: Бог, о котором говорил Эйнштейн, абсолютно не похож, как я уже несколько раз объяснял в ходе лекций, на выведенного в иудейско-христианско-исламской традиции. Он не вмешивается в нашу повседневную жизнь, никаких вмешательств на местном уровне, никаких молитв. Нельзя даже утверждать наверняка, создавал ли он Вселенную. Так что в данном случае слово «бог» используется совсем не в том смысле, в каком, насколько я понимаю, используете его вы в оправдание существующей религии. То, что для постижения этих материй нам приходится пользоваться органами чувств и умственными способностями, по-моему, очевидно. Возможно, они ограничены, но других у нас нет. Поэтому будем по максимуму использовать имеющееся. Не стоит, повторю, навязывать Вселенной свои предубеждения. Смотрите на нее непредвзято и принимайте такой, какая она есть. А какая она? В ней есть порядок. Его там поразительно много, и это не мы его туда привнесли, он там уже был. Можно, конечно, сделать из этого вывод о существовании некоего упорядочивающего принципа и, соответственно, Бога, что возвращает нас ко всем остальным доводам и вопросам: а откуда взялся этот принцип, а откуда взялся Бог? Если вы скажете, что вопросом о происхождении Бога я задаваться не должен, то почему я тогда должен задаваться вопросом о происхождении Вселенной? И так далее.

Вопрос: Профессор Саган, я к вам за советом. Как вы считаете, может отдельный человек как-то повлиять на положение дел в мире или нам нужно просто смириться и сидеть сложа руки?

К. С.: Нет, сидеть сложа руки не надо. Я думаю, если дать властям волю, мы будем двигаться тем же бесцельным курсом, которым идем уже лет сорок или больше. Прежде всего, при демократии, дающей хотя бы видимость народного контроля над правительственной политикой, нужно пользоваться всеми демократическими механизмами. Можно голосовать за тех, кто придерживается рационального взгляда в этих вопросах. Можно убедиться, что у их соперников мнение действительно кардинально отличается. Можно писать письма в газеты и так далее. Но гораздо важнее, мне кажется, каждому из нас вооружиться «детектором чепухи».

То есть власти любят уверять, что все прекрасно, у них все учтено и не надо их дергать. А нам — очень многим, особенно в вопросах, предполагающих знания из технической области, к которым относится и вопрос ядерной войны, — кажется, что это слишком сложно. Нам не разобраться. А на правительство работают специалисты. Уж наверное, они знают, что делают. И они уж точно работают на благо нашей страны — тут каждый подразумевает свою. И потом, это настолько болезненный вопрос, что лучше я о нем думать не буду, — в психиатрии это называется «отрицание». И мне кажется, чтобы не прикончить себя собственными руками, мы должны — все мы — в этих вопросах разбираться, поскольку от них зависит наша жизнь, жизнь наших детей и внуков. Здесь нельзя полагаться на веру. Если существует ситуация, в которой должны проявить себя демократические механизмы, то вот она. Ею определяется наше будущее и все, что нам дорого. И поэтому в первую очередь нам необходимо осознать, что государственные власти, любые государственные власти, по крайней мере время от времени врут. Некоторые врут все время, некоторые через раз, но в общем и целом власти искажают факты, чтобы удержаться у руля.

И если мы будем оставаться в неведении насчет существа проблемы и даже критических вопросов задать не сможем, вряд ли нам что-то удастся изменить. Если мы будем разбираться в проблеме, ставить грамотные вопросы, замечать противоречия, вот тогда мы куда-то продвинемся. Много чего еще можно сделать, но мне кажется, по крайней мере для начала нужно заняться этими двумя направлениями — распознавать обман и пользоваться демократическими механизмами, где только возможно.

Вопрос [неразборчиво].

К. С.: Ясно. Вы говорите, что каждому из присутствующих доводилось впадать в агрессию. Это, конечно, правда. Я уверен, что так оно и есть. Среди нас могло затесаться несколько святых… очень на это надеюсь. Но по крайней мере ощущать в себе агрессивный настрой наверняка доводилось каждому. Однако и сострадание тоже, я уверен, доводилось ощущать каждому. Каждый из нас чувствовал любовь. Доброту. Таким образом, мы наблюдаем у себя в душе два противоборствующих начала, развившиеся, судя по всему, в ходе естественного отбора. Какие у каждого из них селективные преимущества, догадаться несложно. Соответственно, вопрос в том, какое из них одерживает верх. И вот здесь все будет зависеть от разума, поскольку речь идет о том, как рассудить две конфликтующие эмоции. Для этого понадобятся наши познавательные способности. И по этому поводу очень глубокую мысль высказал Эйнштейн. Отвечая — это было после войны, в 1945 г. — отвечая точно на такой же вопрос, как ваш, и утверждая, что преимущество нужно отдавать сострадательному началу, он подытожил: «Какая у нас альтернатива?» То есть если мы не будем, если у нас не получится, то нам конец. Мы обречены. И поэтому альтернативы нет. В ядерную эпоху неограниченная, не знающая удержу агрессия — это верный путь к катастрофе. Поэтому нам надо либо избавляться от ядерного оружия, либо менять то, что у людей считается социальными отношениями.