надеваем камзол. Он у меня с серебряными латами – чапраз. – Мустафа-паша показал на груди переплетение тонких металлических пластин. – А сверху куртку, пешлы с двумя рядами пуговиц. Чем крупнее пуговицы, тем важнее командир, – пояснил он. – Широкие шаровары, калесь, они только до колен. На голенях суконные тулузки с пряжками. Обувь делаем из бараньей кожи. Цурухи, мягкие и надёжные. Только в Албании могут такие шить. А этот шерстяной капот, мы его называем ляра, – незаменимая вещь в походе. Он служит и матрацем, и подушкой, и скатертью, и шатром… Ваш Ушак-паша умный человек. Он для часовых именно такие, албанские капоты купил. Я видел.

– Как вы воюете? – спросил я. – Не вижу штыков на ружьях.

– Мы не пьяницы, что служат в окружении Али-паши. Мои арнауты отличные стрелки. В штыковую не ходим, но стреляем лучше швейцарских егерей. У нас с детства каждый приучен бить без промаха. Наше занятие – пасти овец. А в горах множество волков. Если арнаут плохо стреляет, то и стадо у него паршивое. А штыков нет, потому что тактика рукопашного боя другая. Албанец ружье закидывает за спину на плотный ремень. Ствол вверх торчит, чтобы сзади по шее не рубанули. Левую руку капором обвёртывает – вот тебе щит, в правую – саблю. А уж саблей мы владеть умеем.

– Народ, правда, сам понимаешь, дремучий, – шёпотом признался Мустафа-паша. – Грабить любят – хлебом не корми. Так, на нашей земле вечно война идёт. Всё турецкие наместники друг с другом дерутся. За что дерутся? Да за пустяки! За ручей, за лесок, за пастбище…. А крови столько льют, что не стоит эти куски земли стольких загубленных жизней. Вот и арнауты мои, поэтому такие жестокие. Правда, всё награбленное тащат в общую казну, потом делим. Но, что только не сдают: гвозди, стекла, рвань какую-то…

– Как вы их вербуете?

– Хожу по селениям. Накрываю стол. Угощаю. Не я один так делаю. Но если уж албанец записался на службу, то не признает ни чьей власти, кроме своего капитана.

– Но вы же не капитан.

– Они всех начальников капитанами называют. Из самых способных я набираю паликариев, телохранителей. Их у меня двенадцать. В бою защищают своего капитана до последней капли крови. Если капитан погибает, а телохранители остаются живы, их потом самих убивают.

– Пьют арнауты вино?

– Пьянство – самое гнусное преступление. Но зато кровная вражда – дело благородное. Что интересно: если один воин у другого украдёт какую-нибудь мелочь – считается позором; но коль уведёт лошадь или быка, сопрёт оружие дорогое – это воинский подвиг и заслуживает уважения. Я сам из валахских господарей. Много лет служу у Али-паши. Сколько уже раз албанское войско набирал, но до сих пор не пойму их нравов. Вот, найму я в каком-нибудь селении пару десятков молодцов, так за ними обязательно какой-нибудь искалеченный старик увяжется. Его тоже кормить надо, и жалование платить.

– Зачем? – удивился я.

– Он у них считается судьёй. Ссоры прекращает, вражду примиряет. К нему за советами обращаются. Во всем слушаются. Ещё эти старики занимаются врачеванием. Фельдшеров где я возьму? А эти старые воины знают какие-то народные рецепты. Раны лечат. Хворь всякую заклинаниями изгоняют. У них вечно сумки полные каких-то бутылочек, кореньев, чеснока фунт – обязательно. Хотите – верьте, хотите – нет, однажды в походе на Румелию меня чума свалила. Так двое престарелых арнаута выходили меня. Язвы мои ковыряли, да присыпали. А какой гадостью меня отпаивали! Толчёный чеснок с солью, да на лошадиной моче настоянный. Но видите – жив!

– Странно. Я совсем других албанцев видел в окружении Али-паши.

– Они и есть – разные, – согласился Мустафа-паша. – У него служат химариоты, трикерцы, гегиды, чамидонии. С последними я бы ни за что в бой не пошёл, – трусы и предатели. Я набираю к себе в войско только парамифиотов. Вот это – воины! Смелые, неприхотливые, дерутся до последнего. А телохранители и ударный отряд у меня из суллиотов. Суллиоты – единственный народ, который ни один паша так и не покорил. Али-паша их просто ненавидит за свободолюбие и упрямство, а мне они по душе. Мне с ними надёжно. Я знаю, что, если в бою упаду израненным, они погибнут, но вынесут меня с поля.

Так мы проговорили ещё с час. Расстались хорошими друзьями. Никогда не думал, что с турецким офицером можно вот так, просто сдружиться.

Штурм

Осматривая остров Видо в подзорную трубу, я видел хорошо укреплённые батареи. Весь остров перерыт. Кругом капониры и куртины. Все подходы с моря завалены срубленными деревьями.

Сильные позиции? – спросил капитан Сарандинаки, пыхтя трубкой.

Даже не представляю, как будем его брать, – признался я.

Заметь, как низко к берегу стоят батареи. Французы думают, что если мы попытаемся пойти на штурм, то только с помощью гребных судов и канонерских лодок. Тогда нет ни единого шанса высадиться. Все простреливается. Но о том, что можно подвести линейные корабли и расстрелять батареи в упор, об этом они не думали. Поставили боновые заграждения – и успокоились.

Чтобы ещё больше запутать противника, адмирал Ушаков с адмиралом Кадыр-беем, сошли на берег и принялись осматривать укрепления. Плотники на виду у французов сооружали штурмовые лестницы. Солдаты проводили учения по взятию стен. А наша артиллерия усилила бомбардировку. С острова Святой Мавры были доставлены тяжёлые мортиры. После нескольких часов усиленной пальбы на куртине Святого Афанасия, что соединяла с юго-запада старую и новую крепость, снесли все французские орудия. В старой крепости все строения и даже генеральский дом были разрушены.

* * *

Восемнадцатого февраля вахтенный офицер доложил: Ветер западный, крепкий, в сторону острова. Адмирал Ушаков появился на мостике «Святого Павла» в белом парадном мундире, при орденах. Все офицеры последовали его примеру. Подъем флага. Краткая молитва.

– Ну, ребятушки, с богом! – сказал адмирал и приказал поднять сигнал «На штурм»!

В семь утра, по общему сигналу, корабли ринулись к острову Видо по заранее намеченной траектории. Лодки и баркасы были спущены на воду и взяты на бакштовы. Ночью, пользуясь туманом, смельчаки с нашей эскадры на лодках незаметно подплыли к острову и взломали все боновые заграждения. Было видно, прибившиеся к берегу бревна с цепями. В это время на самом Корфу наши батареи открыли беспощадный огонь.

Подойдя на расстояние двух кабельтовых к укреплениям острова Видо, корабли разворачивались бортами и давали залп. Сначала шли фрегаты, забрасывали вражеские батареи ядрами, разбивая укреплённые позиции, затем уступали место линейным кораблям. Те открывали пальбу картечью.

Французы попытались воспользоваться небольшим расстоянием,