«охов», что похудела, что «все мерки прежние хоть выбрось». Я уж давно стала все носить номером меньше, и то еще широко! И вот я, выбирая и рассуждая о том как и красивее и моднее, — я все это… только для тебя! И если бы знала, что ты наверняка не приедешь, — не стала бы! Мне это самой не интересно все! Сегодня я ношу то платье, в котором слушала тебя в 1936 г. Его я только изменила вышивкой, немножко оживила траур. Оно все эти годы валялось где-то, а теперь одно из немногих, которые впору. Тогда я тоже была, как смерть, худая. Когда от тебя нет — 1–2 дня писем, я еще больше худею. Ох, ты уедешь? Как ревновать я стану! Я умру должно быть тогда, когда уедешь ты!! Ваня, обещай мне, — мне это надо, Богом заклинаю, памятью О. А. и Сережи! — там, куда поедешь, — ни с кем, ни словом обо мне! Ну, будто меня нет на свете! Объясню почему. Но это надо! Ну, ради О. А. и С.! Хорошо! Умоляю! Исполни! Вот и 2 листа!.. А сказать так много надо!

Ах, Ваня, «В ударном порядке»156 — такая прелесть. Мы читали несколько раз еще с мамой вместе. И неужели, ты… что-то сказал? Что мне «отдашь в следующем издании»? Я не смела бы и думать об этом счастье, гордости! Я не достойна! Я тоже плакала, его читая.

Но о «Степном чуде» я писала еще и по иной причине. Какой был страшный сон мне! Что-то он значит?!

Целую, Ваня, тебя отчаянно и больно. Твоя вся Оля

69

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

19. ХII.41

Св. Николая

Оля, родная, наспех это, — сегодня пишу на твои чудесные письма. Получил мамино и Сережины письма. Я думал, что он сам передаст тебе посылку, потому, храня твой покой, я послал на него. Знаю, получила[99]. Не ударило ли тебя пошлиной? Потому, не зная, я 6-го не послал «L’heure bleue» и «Muguet». Жду известий. Вчера просил видного человека, едущего в Берлин помочь моей поездке в лагеря157. Только на месте можно добиваться разрешения — на Голландию. Оля, ты знаешь сердцем, кто ты для меня! В_с_е. И мои «укоры» — темного во мне остатки, — забудь. Мы оба так боимся друг за друга! Так поразительно похожи! Вчера был в церкви, молился за _н_а_ш_е. Сегодня, в полдень, с тобой молился. Весь тобой одной наполнен. Твой — весь, и недостоин чистоты твоей. Умоляю, не говори — о моем писательском, не называй меня… — я для тебя только Ваня, — и ты мне — для меня, для сердца, _в_с_я, — не для искусства! Ты — свет мне, жизнь, без тебя — _н_и_ч_т_о. Как и я тебе. Оля, молись, нам все же дано хоть _т_а_к_о_е_ счастье! А сколько вокруг страданий! для всех, — и безнадежности! Будем укреплять друг друга — и верить. Бога благодарить! Ми-лая! Твой Ваня

[На полях: ] «Даша» — никакого отношения к «Путям Небесным».

Починили пишущую машинку.

Милая, «палянти». Твой детский лепет — «с Праздником!»

70

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

19. XII.41

7 ч. вечера

Сердце мое, Оля… только что послал маленькую посылку — маленькую радость той, которая и сейчас, будто, — для меня! — головит (так Сережечка когда-то! вместо — говорит!) — «палянти!» — с Праздником. И — горе мое! — опять свыше 1 кг. Пришлось оставить плитку шоколада «Rialta»! Хотел 1/2 послать, разломил… все больше 1 кг! а «грушку» послал. Буду ждать… Изволь написать о пошлине за духи. Я смущен — как бы не стеснило это тебя. В другой раз сам буду «очищать», здесь, если можно.

Целую. Твой Ваня. Завтра пошлю закрытое письмо.

[На полях: ] Получила ли «Старый Валаам»? Эта книга даст тишину-уют твоей душе.

71

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

22. XII.41

12 ч. ночи на 23

Ольгуночка, милая детка, я потрясен твоим письмом 7.ХII158, где ты говоришь, как я могу вызвать в тебе словами сладкие биения сердца, прилив любви. Там говоришь о 22.VI.36 — день кончины Оли, острую боль в тебе… — да, странно: это было в 12–1 ч. дня, ее кончина. Боль моя… — тупое удивление, — как _э_т_о_ просто! Ее — _н_е_т! О, больно. Я был оглушен. Она — _у_ш_л_а_. И _в_с_е_ кончилось, _в_с_е, _в_с_е… О, эти дни… один, — увижу ее шляпку, сумочку… — _н_е_т_ _е_е! И никогда не будет. Оля, этого не передать. И три дня — ночью я читал над ней псалтырь… помню. А раньше — рядом с ее смертным ложем — прилег. Она спала — будто спала, рядом, как всегда мы. Потом — белые лилии, в гробу. Я вскрикнул: «Царица! она — Царица!» Так была прекрасна, увенчанная лилиями. Я читал 2 ч. ночью. И — чтица. Ночь душная. Ливень был. Господи… Ее желание исполнилось — «не пережить тебя!»

Олёль моя, ты мне _д_а_н_а_ Ею. Я знаю. Она так меня _ж_а_л_е_л_а! Это она тебе внушила — 9-го VI. 39! По моей мольбе — взять меня. Я погибал, я так остро чувствовал одиночество, я плакал, руки ломал, сидя на кровати.

И ты ответила: «нет, Вы не одиноки!» Ты _т_о_г_д_а_ еще отдала мне себя. Как бы сказала: «Я — с тобой». Это смысл твоего отклика. И — ты со мной. Все равно, вдали — со мной. Ты полюбила меня, созданного живым воображением, ибо ты — _Т_в_о_р_е_ц, Оля. Ты — дар.

Ольга, нет, не упрекай себя за «порыв жертвенности»! Это — истина, это — любовь, до отдачи себя. Ты думаешь — не оценил я? О, как оценил! Я _в_с_ю_ тебя знаю. И я после этого — потонул в тебе, если бы ты знала — как оценил! Нет, тут бы мне не пришлось идти на компромисс, — тут никакого компромисса: я принял бы твою «отдачу», как святое! Ибо тут — _в_с_я_ любовь. И мы были бы правы перед совестью. Тут — живая правда. Не стыдись, Олёль, — это — чистое _у_в_е_н_ч_а_н_и_е_ любви, это — завоеванное страданием, огромным твоим страданием. Не бойся страсти, ее выражения в тебе, от моих писем. Это — счастье, пусть _с_у_х_о_е. Знаю всю жизнь твою, — ты — _г_е_р_о_и_н_я, ты — _с_и_л_а_ поражающая. Ты — Святая. Ты вся — отдача, вся — любовь, вся — жертва. Вся — во-имя!

Боже, какая же величественная твоя жизнь! Не жизнь, а — _Ж_и_т_и_е. Ольга, я необычайно счастлив, найдя _т_а_к_у_ю. Встретив — _т_а_к_у_ю! Я преклоняюсь, молюсь на тебя, Оля. Ты должна быть