Подробностями своих кошмаров мистер Прайс делиться не захотел. А жаль! Стэнфорда очень интересовало, что именно предстало перед глазами почтенного владельца колледжа.

В действительности же – иллюзорной действительности! – видение, явившееся мистеру Энтони, было поначалу приятным и даже возбуждающим. Вот только продолжалась эта благодать весьма недолго.

В свои пятьдесят с небольшим лет «известный и уважаемый педагог» оставался весьма крепким мужчиной и славился в Йорке как неисправимый бабник, не пропускающий ни одной юбки. И вот неожиданно он увидел прямо перед собой прелестную обнажённую женщину, словно сошедшую с полотна Боттичелли. Широкие бёдра, призывно торчащие груди, влекущая улыбка алых губ… Фея шагнула к нему, раскрыла руки для объятия. Мистер Энтони шагнул навстречу прекрасному видению, улыбнулся в ответ, заглянул в глаза волшебницы…

И оторопел. Зрачки её глаз были узкими вертикальными щелями, точно у хищных животных. Лицо женщины потекло, будто воск на солнце, улыбка поплыла тёмной водой, превратилась в оскал, ногти на пальцах рук и ног заострились и загнулись. Челюсти фантома удлинились, из пасти пахнуло сытой сладостью и зловонием разложения. Из паха чудовищной самки вылетели чёрные птицы и захлопали крыльями у лица мистера Энтони. «Тебе конец!» – кричали птицы человеческими голосами и хрипло хохотали.

Он издал тихий стон, похожий на бульканье, отступил на шаг, другой… А жуткие метаморфозы его гостьи продолжались. Теперь на Прайса шло мёртвоё освежёванное тело, всё в перевивах сизых, сочащихся кровавым потом мышц. Кожа была содрана наполовину, с головы и верхней части туловища. Её лохмотья вдруг метнулись к Прайсу, охватили его плечи и шею, связывая мистера Энтони в единое целое с его кошмаром. Будет сейчас ему любовное объятье!

Кто же в силах такое вынести?! Директор пансионата слепо метнулся в сторону, сквозь застилающий глаза туман различил прямоугольник окна и…

И ему повезло. Прайс потерял сознание от страшной боли в сломанных ногах. Когда он очнулся, действие гекатина уже закончилось. Двумя минутами нестерпимого ужаса отделался мистер Энтони.

А что же остальные?

Роберт Мюррей, белобрысый Бобби. Хитрый, подло изобретательный, один из заводил и организаторов травли маленького Дика Стэнфорда. Это он придумал кличку «обезьяний раджа».

…Бобби Мюррей стоял на одиноком острове, на сгустке мглы среди моря лениво колышущегося синего огня. Огонь ничего не освещал, от него становилось лишь темнее. Он слышал во мраке над собой хор тихих невнятных голосов, шепчущих что-то угрожающее. Бесплотные голоса сплетались и расплетались, советовались меж собой. Мюррей не разбирал слов, но ясно понимал: они обсуждают, как надёжнее погубить его. Бобби хотел ответить, пожаловаться, взмолиться о пощаде, зарыдать, но язык и губы не слушались его.

Мюррей с леденящим ужасом осознал, что начинает превращаться в растение. Вот его ноги пустили корни, принялись прорастать в сожжённую почву чёрного островка. Вот руки изогнулись под немыслимыми углами, застыли, одеревенели. Руки?! Нет, уже ветви, корявые и узловатые. Из его тела, разрывая плоть, причиняя тягучее страдание, полезли побеги. Роберт Мюррей обращался в гротескный, уродливый куст.

Потом пришёл ветер. Ветер свистел в его ветвях, гнул до земли, пытался вырвать корни из мглистой почвы и бросить куст – Мюррея – в огненное море. Ветер набирал силу, становился ураганом, выл и неистовствовал. Его яростные порывы ломали тонкие веточки куста – пальцы Мюррея – и несли пронзающую всё тело боль. Один палец, второй, третий…

Голоса во мраке не умолкали, становились громче, звали кого-то. «Пусть явится Лесоруб!» – расслышал их призыв Мюррей. Ветер внезапно стих. Среди океана пламени выросла гигантская тёмная фигура, силуэт мужчины. В руках мужчина сжимал топор, тускло отблескивающий в синем свете пламени. Разбрызгивая капли жидкого огня, Лесоруб зашагал к острову Мюррея. Вот он уже близко. Вот совсем рядом!

Широкий размах, и топор врезается в ствол, в сросшиеся воедино ноги Роберта… Какая невыносимая боль!

Но Мюррею не дано было лишиться сознания. Мгновения блаженного небытия, и всё начинается снова. Опять остров, опять превращение в куст, опять калечащий ветер. Но теперь голоса вызывают из мрака чудовищного лося с пламенными рогами. Лось съедает куст…

Цикл за циклом, цикл за циклом, и нет возможности вырваться из кругов бесконечной боли и страха. Нет даже возможности закричать.

Кто там следующий? Экономка пансионата, мисс Клайтон?

…Она снова молода, как сорок лет назад. Лайза быстро идёт, почти бежит по заросшей высохшим репьём и татарником пустоши, шипы растений колют босые ноги. Она одна, никого вокруг, но чья-то злая воля безжалостно тащит её вперёд, не позволяет свернуть. А Лайзе так жутко приближаться к высокой кирпичной стене, вырастающей впереди, заслоняющей тусклое небо. Девушка пытается остановиться. Тщетно! Она не может даже сдержать шаг, ноги сами несут её к чёрным чугунным воротам. Лайза знает: там, за воротами в стене, ждёт её что-то злое, страшное, жаждущее пожрать её рассудок и жизнь.

Она упирается ладонями в створку ворот. Холод металла проникает в самую глубину тела. Тишина.

– Открой ворота, милая Лиззи, – слышит она холодный, скрипучий голос из-за стены. – Открой, для тебя они не заперты. Толкай сильнее, хе-хе-хе…

– Нет! – отчаянно кричит она. – Никогда! Мне страшно! Я не стану их открывать! Пощадите меня!

– Ста-анеш-ш-шь! – голос превращается в змеиное шипение. – Нет тебе пощады…

Её воля парализована. Она наваливается окоченевшим телом на чугунную створку, ворота медленно и бесшумно распахиваются. Лайза поднимает взгляд.

И видит кольца клубящегося серого тумана, из которого навстречу ей медленно выплывает насаженная на острый кол голова старухи. Мёртвые глаза открыты, их взор вперяется в Лайзу.

– Приш-ш-шла!.. – Сухие старческие губы даже не шевелятся, тот же жуткий голос словно бы возникает прямо в голове у девушки.

– Кто ты? – тихо шепчет смертельно напуганная Лайза и в то же мгновение понимает: эта голова – её голова. Это она сама там, на колу.

– Догадалась? – Беззубый рот кривится в злобной ухмылке. – Я тоже Лайза Клайтон. Только постарше. И помертвее. Мы с тобой – одно целое. Сейчас я стану тобой, а ты – мной. Погляди мне в глаза, Лиззи! Вот так… Отлично! Тебе придётся долго ждать обратного обмена. Целую вечность.

Ворота закрываются за тонкой девичьей фигуркой, и мёртвая голова, в которой теперь заперт разум и душа мисс Лайзы Клайтон, погружается в удушливый серый туман и одиночество.

А чем порадовала трёхголовая богиня тьмы и наваждений Томаса Блэквуда? Толстячка Томми, любителя вкусно поесть и развлечься. Например, вылить на спящего Дика Стэнфорда кувшин ледяной воды. Разве не забавно?

Геката не позабыла весельчака, не оставила без подарка. Что страшнее мук Тантала, лютого, ненасытимого голода? Разве что крах последней, самой отчаянной надежды.