Из-за того, что две экономики так долго росли практически одинаковыми темпами, экономисты давно объединили Южную Корею и Тайвань в пару, но базовые различия между ними очевидны, и эта пропасть продолжает расширяться. Южная Корея с ее ВВП в 1 триллион долларов и населением в 48 миллионов, в два раза больше Тайваня (450 миллиардов долларов и 23 миллиона человек соответственно), неуклонно укрепляет свои конкурентные позиции. В 2006 году суммарная стоимость южнокорейского фондового рынка впервые превысила показатель Тайваня, и сегодня разрыв между ними сильно увеличился: 1 триллион долларов против 700 миллиардов. Любопытно, что семейные династии, которые по-прежнему доминируют в топ-тридцатке корейских компаний и которые все считали первопричиной жесточайшей проблемы «кланового капитализма», приведшей к азиатскому финансовому кризису 1998 года, реформировались настолько сильно, что сегодня рассматриваются как важнейшее конкурентное преимущество Южной Кореи. Корпорация Hyundai, которую десять лет назад хором высмеивали за жесткий авторитарный стиль управления, абсолютную непрозрачность бухгалтерского учета и до смешного плохую продукцию, в настоящее время превратилась в мирового чемпиона. Оба наших золотых медалиста гонки экономического развития – очень близкие, так называемые разделенные нации. Но у Тайваня очень мало шансов когда-либо воспользоваться выгодами от объединения с большей материковой отделенной частью, в то время как Южная Корея уже сейчас готовится принять у себя дисциплинированную рабочую силу из Северной Кореи, что может произойти в любой момент. В итоге из пары золотых медалистов Южная Корея – главный претендент на звание прорывной нации, то есть нации, растущей быстрее, чем ожидало большинство людей.

Сегодня Южная Корея все больше выходит из тени Японии и все сильнее расширяет пределы возможного для крупной промышленной державы. Обе эти нации представляют собой в высшей степени конформистские общества, то есть общественное мнение в них, как правило, стремится закрепить статус-кво, однако в Южной Корее само определение статус-кво может измениться в мгновение ока. При наступлении кризиса Япония старается изо всех сил защитить существующую экономическую систему, а Южная Корея мобилизует все силы, принимает самые решительные меры, а потом отстраивает экономику практически заново. Самым красноречивым в этом смысле можно считать контраст во времена кризиса 1990-х, когда Япония в течение многих лет старалась любыми способами удержать на плаву оказавшиеся на грани банкротства компании, а Южная Корея быстро провела в стране «генеральную уборку». Тогда почти 40 процентам крупнейших корейских компаний позволили просто исчезнуть с лица земли. Даже известные транснациональные корпорации, в том числе Daewoo, и целый ряд других фирм были проданы новым владельцам. В итоге Южная Корея стала моделью изменений, а Япония – символом статус-кво. Корейский индекс KOSPI сегодня считается зеркалом мировых рыночных тенденций, а японский индекс Nikkei впал в долгосрочный ступор и практически перестал отображать важнейшие глобальные тренды. Четким симптомом изменения судеб этих двух стран можно считать и тот факт, что сегодня богатейшим человеком Японии является этнический кореец, миллиардер и предприниматель Масаёси Сон.

Мое личное отношение к происходящему на Корейском полуострове резко изменилось после великого глобального бума 2003–2007 годов, когда создавалось полное впечатление, что корейское «чудо» пошло на спад. Как большинство азиатских наций, до этого момента Южная Корея росла и развивалась прежде всего за счет производства дешевых и относительно дешевых товаров, предназначавшихся для продажи в богатых странах, но эта стратегия, казалось, исчерпала себя. К 2003 году выпуск продукции данного типа составлял такую огромную долю экономики Южной Кореи, ее доля от мирового экспорта промышленных товаров была так велика, что было крайне трудно найти там хоть какое-то пространство для дальнейшего роста. Тем не менее на сегодняшний момент на обрабатывающую промышленность страны приходится 31 процент экономики, в то время как всего пять лет назад этот показатель составлял 26 процентов, что, несомненно, в очередной раз подтверждает непревзойденное мастерство Кореи в сфере промышленного производства. Кроме того, Корея сегодня уверенно выходит за рамки своих традиционно сильных отраслей – производство автомобилей и стали – и превращается в глобального игрока в принципиально новых направлениях, например: выпуск промышленного оборудования, робототехники и аккумуляторных батарей, аэрокосмическая промышленность, биотехнологии и материаловедение. Так что корейское «чудо», судя по всему, продолжается.

Правила уличного движения: Сеул

Приехав в Южную Корею в 2007 году, я увидел нацию, которая не знала, как реагировать на знаки судьбы. Надо сказать, что на предыдущих этапах развития Сеул на удивление легко и с огромным мастерством договаривался с нацией обо всех важнейших изменениях: о переходе с легкой промышленности на тяжелую, с текстильной на сталелитейную и т. д. Начиная с Пак Чон Хи – генерала, захватившего власть в стране в результате переворота 1961 года и руководившего народом вплоть до своей насильственной смерти в 1979 году, – целый ряд автократических корейских президентов продемонстрировал бесспорную способность управлять административно-командной системой, создав, в частности, такие национальные промышленные гиганты, как Samsung и Hyundai. Южная Корея стала мировым лидером в сталелитейной промышленности, нефтехимии и судостроении.

К 1990-м годам следующий логичный шаг заключался в усилении и развитии внутреннего потребительского рынка и создании сильных сервисных отраслей: страхования, туризма и розничной торговли, – но Сеул будто вдруг лишился своего дара в деле развития. Государство научилось освобождать производителей для свободной конкуренции, но так и не смогло заставить себя не вмешиваться в дела сервисного сектора, в котором даже сегодня темпы роста продуктивности почти вдвое ниже, чем в производственном, прежде всего за счет назойливого регулирования и управления со стороны государства. Когда в конце 1990-х «корейская поп-музыка» стала настоящим азиатским хитом, Сеул, верный своим родительским инстинктам, умудрился создать специализированное государственное агентство для продвижения этого музыкального направления и управления им.

Однако, хотя правительство и видело необходимость потребительской революции, ее запуск был проведен неудачно. После азиатского финансового кризиса 1998 года Сеул попытался инициировать потребительский бум, поощряя распространение кредитных карт. Но вместо бума это привело к кризису задолженностей населения, ибо многие корейцы при первой же возможности исчерпывали кредит по всем своим карточкам. Растущий корейский средний класс изо всех сил старался продемонстрировать всем свое благосостояние, но его вековая обида на тех, чье богатство для него недостижимо, никуда не делась. В 2003 году именно благодаря усилиям этого класса президентом был избран Но Му Хён, пообещавший осуществить справедливое перераспределение богатства. В конечном итоге в попытке предотвратить спекуляции с недвижимостью этот лидер пошел на такие агрессивные меры, что Южная Корея стала одной из редких стран, полностью прозевавших глобальный бум цен на недвижимость. Это в числе прочего привело к тому, что корейцы решили, будто их дома слишком бедные, чтобы они могли позволить себе много тратить, что практически свело на нет усилия правительства по продвижению экономики потребления. При этом корейских производителей почти не ограничивали в том, где и как вести бизнес, и они, чтобы не нанимать местную рабочую силу, начали массово перемещать производство за рубеж. Корея занимает второе место по уровню зарплат в Азии, уступая только Японии, а по строгости законов об обеспечении занятости среди всех развитых стран мира уступает только Португалии. Отток крупных компаний с отечественного рынка привел к сильной безработице среди молодежи, что, в свою очередь, еще более негативно отразилось на настрое потребителей, и без того угнетенных большими долгами.