«Да, я не джентльмен, сэр…»

– Сколько? – крикнул он в лицо опешившему продавцу, уже нашаривающему свободной от поводьев рукой дубинку. – Сколько за этого коня, деревенщина?

– Э-э-э… – проблеял тот, напрягая мозги, чтобы понять, чего от него желает буйный господин. – Э-э-э… А-а-а…

– Десять экю!

– О-о-о…

– Пятнадцать!!

– Ы-ы-ы-ы… – перешел вообще на какие-то непонятные звуки заика, весь трясясь от напряжения и выпучив глаза. – У-у-у-у…

– Э! Э! Стой! – донеслось от возов. – Убью, гад!..

– Двадцать!!! – прорычал Арталетов, высыпал в дрожащие руки мужика золото и, не мешкая, вырвал поводья.

Конь оказался сообразительнее хозяина и резво рванул вперед, едва седок вскарабкался в седло. Горожане проворно освобождали дорогу, поскольку в те далекие от политкорректности времена дворянин, спешащий по неотложному делу, легко мог растоптать нерасторопного мужлана и отделаться лишь мизерным штрафом.

А сильно ли поможет человеку с переломанными ребрами или, не дай бог, шеей пара-другая экю? Вот то-то… А если торопыга еще, ко всему, окажется королевским гонцом? Тогда вместо пары экю могут всыпать десятка два палок. Чтобы не мешал впредь важным делам. Время такое…

«Все получилось! – ликовал Георгий, пулей пролетая городские ворота с вжавшимися в свои будки стражниками. – Все по плану! Сейчас пару лье проскачу, а когда рядом никого не будет – прыгну вместе с конем прямо в Арденны, к королю…»

В этот момент какая-то фигура прянула из придорожной канавы прямо под копыта взвившегося на дыбы коня, повисла на поводьях, земля и небо поменялись местами…

* * *

– Вы очнулись, сударь?..

Над Арталетовым, загораживая голубое небо, склонились какие-то неразличимые на ярком фоне лица.

– Никогда еще не видел, – возбужденно говорил кто-то рядом, – чтобы средь бела дня на человека нападали, скидывали с лошади, чтобы на ней ускакать! Помяните мое слово: доживем до такого, что ни в сказке сказать, ни пером описать! И на самого короля когда-нибудь смогут руку поднять, как на простого мужлана!..

«Что это со мной?.. – не сразу понял наш путешественник и, лишь ощутив боль во всем теле, сообразил: – Да я ведь с лошади сверзился!.. Где я?..»

Последние слова он, похоже, пробормотал вслух, поскольку ему откликнулось сразу несколько голосов:

– Да рядом с Парижем… Тут вы… С лошади свалились…

«Черт… – попытался приподняться Жора. – Черт! Черт! Черт!»

Несколько крепких рук тут же подхватили его, не обращая внимания на стоны, помогли сесть, услужливо напялили на голову смятую шляпу.

– Где мой конь?

– Конь? А нету коня. Тот разбойник, что скинул вас, на нем ускакал!

«Черт! Черт!..» Продолжая про себя чертыхаться, Атралетов потребовал:

– Помогите встать на ноги!

Вдали уже показался д’Арталетт-вчерашний, скачущий во весь опор на своем «арабском тяжеловозе», и следовало убраться с его пути, пока не заметил…

«Хрономобиль», к счастью, оказался на месте, и, не думая о том, как все это выглядит в глазах поселян, путешественник с досадой крутанул колесико…

* * *

«Блин! Не совсем по плану… Кто этот третий? – размышлял Арталетов, сидя на знакомой лесной поляне и прикладывая к разбитой коленке листок подорожника – иных лекарственных средств под рукой просто не было. – Понятно, что тоже я, но получается, что в какой-то момент времени существовало сразу три „я“? А как же все эти парадоксы, о которых так переживал Горенштейн? Почему не гибнет Вселенная? И сколько еще моих близнецов вокруг? Я ведь, помнится, несчетное количество раз прыгал туда-сюда, пытаясь попасть прямехонько в камеру Леплайсана. И во времени, и в пространстве… Да тут уже должна быть целая рота моих двойников!..»

Поменяв импровизированный «пластырь» еще пару раз и перебрав все возможные варианты, Георгий пришел к выводу, что если он не хочет заселить своими «клонами» всю Францию, а в перспективе – и Европу, то нужно срочно придумывать способ освобождения шута без катастрофических последствий для будущего. А потом – быстренько делать ноги. Ведь чем черт не шутит: действительно грянет вселенская катастрофа, а лавры Герострата ему совсем ни к чему.

«Все, все, заглянуть еще к Людовику с корзиной снеди, отужинать, напомнить о коте – и думать, думать, думать… Эх, собрать бы все мои „отражения“, договориться и вместе освободить шута прямо на Гревской площади! Только вот как все это сделать?..»

Жора поймал себя на мысли, что давно уже слышит какой-то звук, идущий из кармана, в котором лежит «хрономобиль». Не то жужжание, не то потрескивание…

Извлеченный на свет Божий прибор вел себя не так, как обычно. Он заметно нагрелся, по поверхности то и дело пробегали холодные сеточки разрядов, ощутимо покалывающие пальцы.

Дунул порыв ледяного ветра, и Арталетов втянул голову в плечи. Он судорожно оглянулся и обмер.

Окружающее тоже заметно преобразилось.

Небо уже не было ни голубым, ни по-ночному темным. Оно приобрело какой-то странноватый ультрамариновый оттенок, который иногда бывает перед закатом. Но тогда зеленеет лишь узкая полоска между оранжевым горизонтом и темно-фиолетовым бархатом ночного неба, а теперь этот изумительный колер покрывал весь небесный свод.

У деревьев более-менее различались лишь ствол и крупные ветви, кроны же превратились в туманные облака, поляна – в бушующее море. Ветер обдавал то тропической жарой, то арктическим холодом.

«Все, светопреставление началось! – ужаснулся Георгий. – Доигрался!..»

Только теперь он понял, что жужжание издают настроечные колесики «хрономобиля», вращающиеся сами собой с огромной скоростью. Попытался притормозить одно и взвизгнул от боли: бешено крутящийся «верньер» глубокой насечкой стесал кожу до самого мяса, словно фреза…

«Остановить! Любой ценой остановить! – ломая ногти и сдирая до крови кожу, пытался затормозить стремительное вращение путешественник. – Любой ценой…»

* * *

Нагруженный корзиной с припасами, Георгий брел по улицам ночного Парижа, неузнаваемый в одеянии бенедиктинского монаха. Его могла выдать лишь шпага, чуть-чуть приподнимающая длинный подол грубой рясы, но кто в большом городе станет приглядываться к бедному служителю Бога?

Тем более что всяческие переодевания тогда были в ходу.

Герцог мог поспешать к своей возлюбленной в плаще студента, аббат – в мундире швейцарского гвардейца. Даже король любил побродить среди горожан в каком-нибудь скромном облике – что же говорить о его подданных? Поэтому те редкие прохожие, что замечали кончик дворянского оружия понимающе отводили глаза…

Чудом затормозив «хрономобиль», Арталетов больше не решался на необдуманные прыжки, предпочитая на этот раз попытаться проникнуть к узнику обычным способом. А что? Леплайсан был настолько популярен в Париже и окрестностях и, по слухам, в его темнице с момента заточения побывало столько народу (и дамы тоже, да-да-с!), что на скромного «монаха» с корзиной продовольствия никто и не взглянет… Особенно если в кармане стражников зазвенит чистым звоном небольшая мзда.