Антон оплатил Анне царский ремонт — но руководил работами Топилин. Он же привез ее принимать готовую квартиру.

Долго крутила колесико выключателя, меняя свет на двухуровневом потолке. Топилина устроило бы самое банальное: «Сережи все равно не вернуть. Мне нужно было о Владе подумать». Могла бы вполне банальностью отделаться. Напоследок.

— Поздновато ты вопрос этот задал, — сказала она. — Я раньше ждала.

— А я вот сейчас спросил.

— Что тебе ответить? — пожала она плечом. — Что я в судах ваших не видела? Лишний раз унизиться? Откупился бы там… А скорее даже с Тарасовым уладил бы. Тот разве собирался что-то расследовать?

Поиграла иллюминацией, включила свет поярче.

— Вот так и смотрю, Саша, на все на это. Доходчиво объяснила?

— Доходчиво.

Она тогда не стала ждать, пока Топилин соберется уходить. Попросила сама: «Иди. Я одна хочу остаться».

…Когда Топилин вошел, Анна стояла посреди комнаты, без фотографий на стенах и без стола сделавшейся вмиг необитаемой — и собственной необитаемостью напуганной: любой громкий звук, оттолкнувшись от стен, долго мечется из угла в угол, пока не затихнет под потолком. Брошенные шкафы замерли с выдвинутыми ящиками, как пойманные воришки с карманами, вывернутыми на всеобщее обозрение. Все надраено, ни паутинки. Можно подумать, не уезжает, а вселяется.

— Не могла его бросить, — сказала она.

Руки согнуты в локтях, кулаки сжаты. Будто в руках у нее скакалка.

— Ты про что?

— Стол, — кулаки по-прежнему подняты, сейчас размахнется и пойдет скакать. — Стол не могла бросить. От бабушки достался. Прабабкин еще.

— Ты говорила.

— Единственное, что сохранилось из ее вещей.

— Ты говорила, Аня.

Сил нет слушать про этот стол. Сколько можно.

Вот-вот, кажется, вот уже совсем близко. Добрался почти.

Скоро там?

Скоро. Потерпи немного. Упадешь и ты.

— Саш, мне больше некого просить. Владу не дозвонилась, не отвечает на звонки. Переживает. Ничего. Перезвонит. У него всегда так. Сначала цапнет, потом задумается. Характер. Не нравится ему, что я согласилась.

Говорит ровно, осторожно складывает слова — ни одно не выскользнет бесконтрольно, не выдаст волнение.

Опустила наконец руки. Топилину за спину кивнула:

— Там вещи Сережины.

Топилин обернулся. В нише под террасой его дожидался черный пластиковый мешок для мусора.

— Некрасиво в мусорный мешок, я знаю. Коробки не нашла подходящей.

— Мне привезти это к тебе? На новую квартиру?

— Нет. Я хочу, чтобы ты это сжег где-нибудь. Там одежда в основном. Влад говорил, ему не надо. Я тоже не хочу хранить. Для галочки… Говорят, друзьям раздают. Но я не знаю его друзей. Не хочу. И бросать здесь не хочу. Софочка непременно сюда влезет. Не хочу, чтобы в его вещах кто-то из них ходил. А выбросить…

— Да ладно, ладно. Понял. Что ты так уж расписываешь. Понятно все.

— Сожги, пожалуйста.

— Сожгу.

— Думаю, мне лучше с тобой поехать. Так будет лучше.

— Не знаю. Какая разница?

Стояла, раздумывала.

— Нет, давай все-таки вместе.

— Давай вместе. Только, если можно, без цветов и оркестра.

«Все-таки дала трещину, — отметил Топилин. — Но держится».

— Так ты едешь? — спросил он. — Антон тебя внизу ждет.

— С ним? — повернулась к окну. — А в «Газели» можно?

— Там места нет. Там же грузчики.

Подошла к окну, раздвинула шторы.

— Тогда ты меня отвези. Пожалуйста. Пожалуйста, скажи ему… Ничего, я сама. Отвезешь, нет? А потом сразу вещи Сережины… где это можно сделать?

Позвонила Антону.

— Антон, вы меня не ждите. Я с Александром поеду. Да, встретимся на месте.

Развернулась к нему.

— Всё. Идем.

И рванула к двери.

Топилин прихватил мешок, вышли в коридор.

— Там внутри спички и смесь для розжига. Такие, знаешь, походные.

Внизу Анна, ни на кого не глядя, отправилась прямиком к машине Топилина.

Когда, выйдя следом за Анной, он спустился с крыльца, Антон шел ему навстречу.

— Да, сроднились вы не на шутку, чего там.

И подмигнул.

Так вышло, что первым же ударом Топилин раскроил ему нижнюю губу.

Нога поехала, и удар пришелся вскользь.

— Ах ты блядь! — удивился Антон, согнувшись и прикрывая лицо руками.

На подбородок его выползла струйка крови. Антон распрямился и встал перед Топилиным, улыбаясь. Губа лопнула глубже. Разбитая губа его не остановит, понятно.

— Да-а, Санечек, — сипло хохотнув, он смерил Топилина цепким холодным взглядом. — Далеко у вас тут зашло, слишком далеко.

Топилин отбросил к стене мешок.

«Как тебя задело, — подумал он, разглядывая Антона. — А казалось бы, только на руку. Всё под контролем».

— Не ожидал от тебя такой прыти.

Грузчики один за другим повылезали из «Газели», двинулись к ним неуверенно.

Антон вытер ладонью подбородок, картинно размазал кровь по свитеру, по куртке.

А что ж теперь… Так вышло. Будто под руку кто толкнул.

— Я тебя что просил сделать? Ради чего всё это затеяно, а? — он говорил негромко, растягивая слова. — А ты что? Совсем охренел?

Шагнув вперед, Антон махнул правой. Метил в челюсть. Топилин отступил, Антона развернуло боком.

— Мужики, вы чего? — сунулся к ним водитель «Газели». — Перестаньте.

— Назад! — рявкнул на него Антон. — Стой, где стоишь.

Топилин ударил и попал — снова по зубам.

Антон отскочил, мотнув головой, и не спешил вернуться на прежнюю дистанцию. Рассматривал Топилина с ухмылкой, подробно. Будто в первый раз видел. И Топилин рассматривал — разбитую губу Антона, кровь. И чувствовал себя исключительно.

— Ни хрена ты не понял, как я посмотрю, — сказал Антон и сплюнул в сторонку длинную розовую слюну. — Опоганил мне всё. Баб тебе в Любореченске мало?

Топилин успел поднырнуть под удар, но неудачно: Антон зацепил его по затылку. Топилин ткнул в ответ левым кулаком в грудь, запустил следом правый в голову. Мимо. И, уже распаляясь, злясь на себя за промахи, выбрал необходимые полшага, запустил двойку и левый боковой. Два угодили в лоб, один в висок. Антон пошатнулся, но не упал. Башка — как кувалда. Отступил к «Газели», налетел плечом на зеркало. Получив нижний в челюсть, Антон закрылся предплечьями и ушел влево.