— Чубатый, рад тебе. Заходи, согрейся, — Шумской обнял друга накоротко и повел в теплую чистую гридницу.

— Братка, ну говори нето, как у вас с Аришкой? Все ли складно? Почитай месяц не виделись, — Демьян шубейку скинул, шапку уронил и уселся за стол.

— А вот ты сам у нее и спроси, — Шумской улыбнулся, завидев жену в дверях-то.

— Дёмушка, здравствуй, родимый. Давно тебя не было, — Ариша обняла братца. — Ты смурной. Случилось что?

Дёмка только башкой покрутил — вот откуль поняла, что не в себе он, а? Уставился на боярыню, полюбовался. Ить как же похорошела… Глаза, что самоцветы, щеки белые румянцем окрашены. А и свезло сармату, как есть свезло!

— Рыжая, все-то ты примечаешь. У тебя глаза нечеловечьи. Видно светлые Боги наградили даром каким чудным, — уселся боярич на лавку, чубом поник.

Андрей поманил к себе жену, велел устроиться рядом. Хоть и невместно было бабе-то сидеть за столом с мужами, но для Аришки всегда место находилось, когда Дёмка приезжал.

— Так что у тебя, братка? Беда? Помочь? — Шумской рассусоливать не стал, сразу к делу, а Демьяну вовсе и не того надобно.

— Беда? Смерть! Вот откуль такие девки берутся, а? Гордая аж до трясучки! И ведь не боится никого, змеюка. Ходит так, будто княжна-королевна. Видели бы вы ее — косища змеищей по спине вьется, нос к небу. Тьфу! — завел Дёмка песню свою невеселую.

И ладно бы быстро спел, так долдонил Шумским про боярышню Любу битый час. До тех пор, пока не стали они смеяться в голос.

— Что? Да что вы грохочете, ироды?! Я вам про беду свою … Тьфу! — Демьян отворотился от тех двоих, уставился в оконце малое.

— А и влип ты, братка, — Шумской утирал слезы смешливые. — Как муравей в смолу.

— Ага, по самые ухи. И ведь зараза такая подарки берет, а нос всё одно, воротит. Тут намедни Борька Буслаев ей припёр очелье с самоцветами, она взяла, головой кивнула, в рукав спрятала и пошла, — Демьян наново начал бубнить.

А эти двое снова в смех! Дёмке обидным показалось, он и ринулся вон. Аришка насилу за рукав поймала и обратно усадила. Демьян заметил токмо, что повела бровью тонкой в сторону Андрея, тот понял без слов, кивнул и поднялся.

— Братка, не обессудь, дело у меня есть. Ты уж тут с Ариной побалакай, я скоро, — жену поцеловал крепенько, Дёмка аж брови вознес.

Ить надо же, второй месяц, как окручены, а все милуются. Чудные, как есть, чудные.

Ариша тихонько прошлась по гриднице, прихватила со стола теплый взвар, чарку и пряников. Поставила все на лавку перед Дёмкой, саморучно налила горячего и села рядом. Помолчали обое маленько, а уж потом Арина начала говорить.

— Дёмка, ты не серчай на нее. Не виновата она, что такая, — с тех ее слов чубатый ажник взвился.

— Чего? Это как так-то, рыжая?

— Того, братик. Ты уж послушай меня, а потом сам решишь, правду говорю или вру.

— Говори нето. Чего уж… — сам уставился на Арину, знал поди, дурного не скажет, ведь не однова уж помогала словом-то.

— Она дочка единственная, любимая. Сыновей нет, а стало быть, ей ответ нести за продолжение рода Буйносовых. Боярин Савва абы кому ее не отдаст, верно? Вот через то она и не девка вовсе, а товар.

— Ты к чему, Аринка? Не разумею я, — Демьян, осерьезнел, подался ближе к боярыне.

— К тому, родимый. Опричь нее все сплошь женихи, да красавцы удалые. Сыновья, да внуки крепких родов. Богатые, сильные. Казалось бы, выбери одного и венчайся. А она… Понимаешь, обидно ей, что выбирают ее не за то, что она Любушка, а за сундук с приданым, за земли и дружину отцовскую. С того и несет себя высоко, знает, поди, что дорого стоит. Потому и неприветлива. А зачем, если все равно в жены возьмут, хучь будь она гадюкой скользкой, — Арина улыбнулась светло.

— Так как же такую полюбить? — На эти слова Дёмкины Аришка вновь засмеялась.

— Ты вот уже и влип. Андрей-то верно подметил.

— Что? Да ты…да я…Да никогда тому не бывать! С ума спрыгнул обое? — Дёмка заколыхался от такой-то несправедливости.

— Правда? А чего ж ты битый час о ней жужжал, чубатка? Поди с большой злости? Зацепила она тебя чем-то. А чем, понять ты не можешь. Вот и приглядись к ней, да не как к боярышне, а как к Любаше. Может, уразумеешь чего?

Дёмка снова хотел брехаться в ответ, но язык свой укоротил-прикусил. Аринка еще никогда не подводила, а значит, слова ее мимо ух пропускать не можно, даже если дюже странно звучат.

— Ладноть, поверю тебе, Арина Игнатовна. Так что делать? Мне она в жёны позарез нужна. Дед сказал, не стяжаю ее, расплюется со мной на веки вечные. Врёт, поди. Но… Ариша, я отцу обещал род укрепить.

— Понимаю, Дёмушка. Ты вот что, приглядывайся, смотри, чего любит, чего не любит. Ты ведь приметливый, глазастый. Душа у тебя не слепая, почуешь нето. А о подарках…Так ей все несут и всё одно и то же — злато. А ей может…сухарей охота, — рыжая залилась смехом, да не обидным, а добрым.

Дёмка не удержался и загрохотал вместе с ней. Так с рыжей всегда — поговоришь, и на душе светлеет!

— О, как. Вижу, печали твои рассеялись. Уже и с женой моей расселся, уже и смеешься. А ну двинься, чубатый. Ты хучь и брат мне, но боярыню уж слишком близко видишь, — Шумской не злился покамест, упреждал.

— Да забери сирену свою сладкоголосую. Ить все думки мне смешала, — Дёмка любовался ими…и скрывать не скрывал.

Андрей Аришу к себе пересадил и обнял крепкой рукой. А та приникла, аж глаза прикрыла от радости. Вот ведь…свезло.

— Ладноть, пора мне. Еще до Буйносовых ехать, да службу несть. Я хоть и жених, но в дружине. Пущай на пару месяцев, но повинность несу, — встал, обернулся к Аришке. — Спаси тя Бог, Арина…

— Раненько прощаться начал, братка. Мы тебя с Аришкой проводим до Ивановых лугов, — Шумской на жену глянул весело. — Золотая, хочешь на Буяне прокачу по морозцу?

Ту как ветром снесло с лавки!

— Андрюш, я …да…я быстро! Только шубейку надену и сапожки тёплые!

Дёмка накинул одёжку свою бахвалистую, шапку пристроил и потёк во двор. Шумской токмо рукой махнул, мол, скоро я, обожди.

На улице солнце, снежное сверкание и морозец бодрый — благодать Руси!

— Дёмушка, еще забыла сказать-то! — Ариша в шубке нарядной сбежала с крылечка к братцу. — Гордые они…ну…как объяснить-то тебе? Удиви ее, заставь на себя инако смотреть, а потом отворотись, вроде как ты ее не замечаешь. И слово дай, если Люба станет тебе женой, ты ни словом не обмолвишься о моей науке. Меня возненавидит и тебе верить перестанет. Услыхал нето?

— Понял, не дурак же какой, — Дёмка смотрела в ясные глаза рыжей, дивился красоте.

— Опять? Братка…говорил уже, — Шумской показался на крыльце, брови свёл.

— Отлезь! Я что враг себе? — Дёмке привели каурого, на него и взлетел голубем.