Миссис Симонс хотела надеть Артуру на шею венок из пластмассовых цветов, а не сумев, нацепила его на меня. Тут вошел мужчина в сером костюме, с Полароидом» в руках — мистер Стюарт, «наш гость-медиум».

— Улыбочку, — сказал он, прищуриваясь в глазок, и сам широко улыбнулся.

— Слушайте, — запротестовал Артур, — это не… — Но вспышка уже сверкнула, и миссис Симонс сдернула с меня венок. — После гонга приготовьтесь, — велела она. Старушка была до крайности возбуждена. — Милочка, ты выглядишь просто обворожительно.

— По телефону все было совершенно нормально, — шепнул Артур.

— А ты с кем разговаривал? — спросила я. — Ты вроде говорил, что с мужчиной.

— Мне так показалось, — ответил Артур.

Ударил гонг, и явилась Леда в другом одеянии — пурпурном с красной бархатной оторочкой. Я узнала занавес и покрывало с кафедры Иорданской церкви: как видно, времена были нелегкими. Леда с помощью мистера Стюарта взошла на скамеечку для ног, стоявшую перед камином.

— Артур Эдвард Фостер, — нараспев завела она. — Джоан Элизабет Делакор. Приблизьтесь. — Она сильно закашлялась. Мы, рука в руке, подошли к ней. — Станьте на колени, — приказала Леда, простирая перед собой руки, так, словно собралась нырять. Мы опустились на колени. — Нет, нет, — раздраженно проворчала она, — по обе стороны. Иначе как я буду вас соединять, если вы уже вместе? — Мы поднялись, встали на колени где следовало, и Леда положила чуть дрожащие руки нам на головы. — Чтобы стать по-на-стоящему счастливым, — заговорила она, — следует относиться к жизни с должным уважением. И к жизни, и к нашим любимым — тем, кто еще с нами, и тем, кто уже ушел от нас. Помните: все, что мы делаем, все, что таим в наших сердцах, хорошо видно там, наверху. Там записываются все наши поступки, и однажды эти записи будут извлечены на свет Божий. Бегите лжи и обмана; относитесь к жизни, как к дневнику, который ведете, зная, что в один прекрасный день его прочтут ваши любимые — если не здесь, то на другой стороне, где прощаются все грехи. Но главное — любите друг друга такими, какие вы есть, и прощайте друг друга за то, чего вам не дано. У вас прекрасная аура, дети мои; постарайтесь сохранить ее. — Речь Леды превратилась в неразборчивое причитание; наверное, она молилась. Вдруг ее сильно качнуло — оставалось надеяться, что она не свалится со скамеечки для ног.

— Аминь, — вставила миссис Симонс.

— Можете подняться, — сказала Леда. Потом она попросила наши кольца — я настояла на одинаковых, и мы купили их в ломбарде — и трижды обвела ими не то вокруг Будды, не то вокруг совы; с моего места не было видно. — На мудрость, на доброту, на спокойствие, — бормотала она. Потом отдала Артуру мое кольцо, а мне — кольцо Артура.

— Теперь, — продолжила Леда, — держите кольцо в левой руке, а правую положите на сердце супруга и по счету «три» нажмите.

— Три — магическое число, — вмешалась миссис Симонс. — Четыре тоже, но… — Я успела ее узнать: она была завсегдатаем Иорданской церкви. — Скажем, число моего имени — пять, в нумерологии, понимаете?

— Я недавно слышал один рассказ, он очень подходит к случаю, — неожиданно заговорил мистер Стюарт. — Про двух гусениц, оптимистку и пессимистку, которые ползут по Дороге Жизни…

— Не сейчас, Гарри, — резко оборвала Леда Спротт; церемония начинала выходить из-под контроля. Она велела обменяться кольцами, быстро объявила нас мужем и женой и слезла со скамейки.

— Подарки, подарки! — закричала миссис Симонс и суетливо выбежала из комнаты. Леда протянула нам свидетельство, в котором полагалось расписаться.

— За вами кто-то стоит, — сообщил мистер Стюарт. Его глаза были словно подернуты пленкой; казалось, он разговаривает сам с собой. — Молодая женщина, очень несчастная, в белых перчатках… она протягивает к вам руки…

— Гарри, — сказала Леда, — иди помоги Мюриэль с подарками.

— На подарки мы, в общем-то, не рассчитывали, — пролепетала я. Артур горячо меня поддержал, но Леда Спротт только отмахнулась:

— Что за свадьба без подарков, — а розовая миссис Симонс уже спешила к нам с коробками, завернутыми в белую папиросную бумагу. Мы поблагодарили; было неловко, что эти трогательные и довольно жалкие старики так о нас беспокоятся, когда нам в глубине души все глубоко безразлично. Мистер Стюарт передал нам полароидный снимок: болезненно-сизые лица, буроватый, как засохшая кровь, диван…

— А сейчас я хотела бы переговорить с женихом и невестой… по отдельности, — заявила Леда Спротт.

Я прошла вслед за ней на кухню. Леда притворила дверь, и мы сели за столик, самый обыкновенный, застланный клетчатой клеенкой. Она налила себе из полупустой бутылки, посмотрела на меня, улыбнулась, Один глаз смотрел немного в сторону; вероятно, она начинала слепнуть.

— Ну-с, — заговорила она, — очень рада снова тебя видеть. Ты изменилась, но у меня превосходная память на лица. Как твоя тетя?

— Она умерла, — ответила я, — разве вы не знали?

— Да, да, — Леда нетерпеливо взмахнула рукой, — конечно. Но она по-прежнему должна быть с тобой.

— Нет. По-моему, нет, — сказала я.

Леда явно огорчилась.

— Вижу, ты не захотела последовать моему совету, — произнесла она. — Напрасно. Ты обладаешь огромной силой, я уже говорила об этом, ноты побоялась ее развивать. — Она взяла мою руку и внимательно на нее посмотрела, потом отпустила и продолжила; — Я могла бы наплести много всякой ерунды, и ты, возможно, не отличила бы ее от правды. Но я любила твою тетушку и не стану этого делать. Запомни главное; не ты выбираешь Дар, а он выбирает тебя. И если ты отказываешься от него, он все равно тобой воспользуется, но уже по-своему, и тебе это вряд ли понравится. Я своим Даром пользовалась — пока он у меня был. Можешь считать меня старой дурой, шарлатанкой, мне, поверь, не привыкать. Но иногда я по-прежнему вижу истину; в таких случаях ошибиться невозможно. Когда я не вижу, то говорю то, что от меня хотят услышать. Не следовало бы, конечно… Ты, может, думаешь, что в этом нет никакого вреда, однако все отнюдь не так безобидно.

Леда замолчала, уставившись на свои пальцы, скрюченные артритом. На минуту я ей поверила и хотела задать все те вопросы, которые так долго хранила для нее: о матери, например… И тут же моя вера пошатнулась: разве Леда не намекнула, что Иорданская церковь — жульничество, а ее предсказания — выдумка, актерство?

— Ты внушаешь людям доверие, — сказала Леда. — Они к тебе тянутся. Это может быть опасно, особенно если злоупотреблять. Рано или поздно ты получаешь все, чего хочешь. Только нужно перестать так сильно себя жалеть. — И она, повернув голову набок, как птица, остро посмотрела на меня здоровым глазом. Казалось, она ждет ответа.

— Спасибо, — неловко промямлила я.

— Не говори того, чего не думаешь, — раздраженно бросила Леда. — Этого в твоей жизни и так хватает. Вот, пожалуй, и все, что я хотела сказать, кроме…. Ах да, попробуй заняться Автоматическим Письмом. А теперь пришли ко мне своего новоиспеченного супруга.