3. Так кто же следил за соблюдением обычаев в королевстве? В принципе, парламенты. Мы уже видели, что судебные палаты отделились от королевского двора. В XVII в. парламенты уже существуют в Париже, Тулузе, Бордо, Руане, Эксе, Гренобле, Дижоне и в Ренне – в этих сильных и уважаемых городских общинах. Первый президент парижского парламента, одно из самых значительных лиц королевства, ни в чем не уступает принцам крови и канцлеру. Члены совета, одетые в алые одежды и мантии, подбитые горностаем – символ принадлежности к королевской власти, поскольку они представляли короля, – рассматривают дела в последней инстанции. Они регистрируют эдикты, и если считают их противоречащими основным законам королевства, то имеют право сделать замечания. На самом же деле при сильном короле замечания остаются без последствий, во-первых, потому, что никто точно не знает, что такое основные законы королевства; во-вторых, потому, что король имеет право «держать королевский трон», на котором он сам председательствует в парламенте, и в этом случае парламент обязан подчиняться его воле. Парламент существует только благодаря королю, а потому он бессилен против короля. Генрих IV обращается с парламентом бесцеремонно: «Вы указали мне на бремя, которое накладывает этот эдикт на наши финансы; но вы не указываете мне способа выйти из этих затруднений и тем более не указываете способа, как содержать мою армию. Вот если бы вы предложили мне по две-три тысячи экю каждый или согласились бы отдать деньги на ваше содержание или на содержание казначеев Франции, то это и было бы основанием не выпускать эдиктов; но вы хотите, чтобы вам хорошо платили, и при этом думаете, что очень много работаете, когда делаете мне замечания, состоящие из прекрасных речей, полных пустых, громких слов. И после такой работы вы идете погреться и доставляете себе всяческие удовольствия» (Lettres missives. T. IV. Р. 415). В ту эпоху должностные лица считали, что парламента, как некоего подобия Верховного суда, было достаточно, чтобы гарантировать невозможность тирании во Франции. Но суд, с которым исполнитель имел право спорить, ничего и никому не гарантировал.

Система городского управления в конце XV – начале XVI в. Миниатюра. Около 1500

4. Король частично использует своих судей для управления королевством. Бальи и сенешали вплоть до появления интендантов были в равной степени и управляющими, и судейскими. Первый президент провинциального парламента заменял в случае необходимости губернатора. Король отправлял в его совет указания, где помещаться канцлеру, суперинтенданту финансов и государственным секретарям, обязанности которых во времена Генриха IV были еще плохо определены. Канцлер является пожизненным главой правосудия, он хранит королевские печати. Начиная с Карла VII, король держит в своей власти армию и сам является ее главнокомандующим. Армия состоит из дворянства (в основном из младших сыновей дворянских семей), французских отрядов кавалерии и инфантерии; кроме того, есть наемники: швейцарцы, шотландцы, немцы. «Покойный король Генрих IV говорил, что во Франции насчитывается 300 тыс. прекрасных солдат, ветеранов, за свой счет овладевших военной наукой; не вызывает никаких сомнений, что с первой дробью барабанов легко собрать и вооружить еще 80 тыс. человек… У короля во всех крепостях множество оружия и пушек. Мы сами видели на стенах и у городских ворот Парижа сто пушек… А кроме пушек, в Арсенале находятся магазины оружия для 50 тыс. пехотинцев и для 1500 кавалеристов. А что до пороха, пуль и прочего, то у короля всего этого в изобилии…» Эти внушительные цифры вызывали восхищение всей Европы. Английский посол Кэрью писал: «Король мне сказал, что мог бы поставить под ружье в своем королевстве 50 тыс. кавалерии и 200 тыс. пехотинцев, не нарушая труда ни одного землепашца и ни одного ремесленника». Армия всегда пользовалась во Франции большим авторитетом, потому что только армия гарантировала защиту от иностранных вторжений. Она и королю придавала огромный авторитет.

5. Состояние финансов было слабым местом французской монархии. Сюлли, ненавистный, как должен быть ненавистным каждый хороший министр финансов, восстановил временное равновесие. В 1610 г. доходы составляют около 30 млн ливров, что примерно соответствует расходам, а кроме того, была восстановлена казна для ведения войны. Система налогов также была немного улучшена. Король простил не уплаченную в срок талью, «заботясь больше о том, чтобы его называли отцом народа, творящим добро, чем о том, чтобы оставить память в потомстве о другом, более очевидном титуле». Но косвенные налоги, напротив, возросли. Самым знаменитым налогом, который сыграет большую роль на протяжении всей истории Франции, был налог полетта (по имени Шарля Поле, который его изобрел). Это ежегодный налог, равный 1 % цены проданной должности, который отныне будут выплачивать судьи и другие чиновники, но в обмен за уплату этого налога они получат право оставлять по наследству свои должности сыновьям. Полетта утвердила наследование должностей и создала настоящую прослойку «дворянства мантии». В тот день, когда монархия установила этот налог, она «продала власть буржуазии». Однако потребуется еще два века для того, чтобы она это осознала. Наконец, начиная с 1560 г. духовенство должно ежегодно добровольно отказываться от части доходов Церкви. Это называлось «безвозмездным даром», но безвозмездным он был только по названию.

6. Если бы в начале XVII в. мы разрезали на горизонтальные слои пирамиду, представляющую классы французского общества, то вот что мы примерно увидели бы. На вершине находится король, окруженный церемониалом, пышность которого при последних Валуа приобрела почти восточный характер, хотя Генрих IV и вернул ему отчасти былое простодушие. Можно задуматься, не сыграло ли существование любовниц, столь проклинаемых историками, очень важную роль тем, что рядом с сувереном, окруженным лестью, оказывалась женщина, которая осмеливалась разговаривать с ним, как с обыкновенным человеком. Потому что существует здоровый альковный эгалитаризм. Гарем аннулирует благотворные последствия такого эгалитаризма, потому что там фаворитка отделена от остального мира и ничего о нем не знает, тогда как Агнесса Сорель, Диана де Пуатье, Мари Туше и Габриэль д’Эстре были умными и хорошо информированными женщинами. Вслед за королем следовали «великие». Самая высокая аристократия состояла из принцев крови, не имеющих себе равных и испорченных властью. Сюда же относились и очень опасные инородные принцы, такие как принцы дома Лотарингии, которые зависели от Франции, но сохраняли свои права суверенов. К этой касте «великих» принадлежали также и губернаторы провинций, в принципе назначаемые на три года, а на деле несменяемые, всесильные в своих владениях и торгующиеся с королем за оказанную ими поддержку. Следует отметить, что эти представители высшей аристократии обладали властью только по соизволению короля. Ведь это он назначал губернаторов, и они были всего лишь его служащими. Средневековая иерархия уже сломана, и у мятежного принца крови уже нет многочисленных вассалов, чтобы набирать из них армию. Позднее Фронда покажет, что существуют еще основания опасаться восстания, но уже начиная с 1660 г. «великие» были полностью приручены.