— И тем не менее Саянов фотографировал вас и вашего мужа в постели. Он вас не шантажировал этими снимками?

— Нет. Он нас не шантажировал. Я же говорю — у него был роман с моим мужем. И, может, он эти снимки просто на память делал, для себя.

— Для себя он бы сделал снимки, когда он с вашим мужем вдвоем, а он делал снимки, когда вы в постели втроем, — отрезала Лиля. — Это повод для шантажа. Ваш муж — государственный чиновник, сотрудник департамента мэрии.

— Вася нас не шантажировал, — с упорством повторила Женя.

— Может, муж вам об этом не говорил?

— Вы что, хотите сказать, что это Гена его убил?

— Очень вероятная версия. И мотив налицо.

— Гена никого не убивал. И я никого не убивала. Мы хотели зачать своего ребенка!

— Два человека, находившихся с вами в близком контакте, убиты.

— Мне очень жаль.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросила Лиля.

— Но вы же сами рассматриваете версию о том, что на Фархада у станции могли напасть хулиганы, — ответила Женя. — А Васю убили у ночного клуба, там весь клуб в курсе — так мне муж сказал. Это же такая среда — драки, музыка, молодежь.

О событиях в Прибрежном Катя узнала позднее. Весь день она просидела дома и успела отдохнуть. А ночью нагрянули незваные гости. Причем такие, каких она никак не ожидала.

Звонок по мобильному.

Катя открыла глаза — темнота. Она в своей постели, и мобильный пищит.

Она нашарила его на тумбочке рядом с кроватью, на дисплее время — 3.40 и «номер не определен».

Кто звонит в такое время? И после того, как прошлой ночью вас попытались убить?

— Алло, кто это? — спросила Катя спросонья.

— Катя, это Герман.

— Кто?

— Герман Дорф.

Катя села в подушках.

— Герман?

— Я номер ваш отыскал в телефоне Данилы. Он тут со мной. Мы у вашего дома. Он дом визуально помнит, но не знает, какой подъезд и код домофона.

— А что случилось? — Катя сползла с кровати.

— Он… в общем, ему плохо.

— А что случилось?

— Его избили на ринге сильно. Подпольный матч. Я хотел его домой везти, но он уперся — нет, к вам домой. А сейчас ему плохо, ему очень плохо. Впустите нас.

Катя похолодела. Что это? Зачем приехал этот Герман Дорф? Правду ли он говорит?

Она подошла к окну — выглянула. Нет, ничего не разглядеть. Если они у самого дома, во дворе она их не увидит.

— Какой код и этаж? Впустите нас, — повторил Герман Дорф настойчиво. — Он хотел, чтобы я его именно к вам отвез, не домой.

И Катя… Она на ватных ногах приблизилась к входной двери. Одна в квартире. А только вчерашней ночью в нее стреляли. И вот… не этот ли Герман Дорф? Не он ли приехал закончить начатое?

Так поступают убийцы? Или они так не поступают?

Первый порыв — отключить связь и тут же позвонить Лиле, но… Порой мы сами с собой впадаем в странное противоречие — одна половина нас кричит и требует: соблюдай осторожность! Это опасность! Это ловушка! Но другая… другая наша половина сгорает от любопытства, трепещет от страха, но тем не менее на осторожность и инстинкт самосохранения плюет.

Катя назвала Герману код домофона, этаж и номер квартиры.

Она прильнула к дверному глазку. Вот стукнул лифт, вот лифт поднялся. Вот они вышли — двое мужчин, один волок другого на себе.

Звонок в дверь.

— Катя, откройте нам!

Как поступить после того, как ты сама впустила их в подъезд? Катя… она все еще колебалась.

Вчера ночью в тебя стреляли. Они могли вернуться, чтобы убить тебя…

Не смей им открывать… ты же не знаешь… ты что, совсем с ума сошла?

Катя звякнула цепочкой и открыла замок.

— Привет, — Герман Дорф тяжело дышал. На его плече повис Данила. Лицо — в пластырях и в крови.

— Ой, что с ним?

— Я же говорю — досталось ему на ринге. Такой бугай против него вышел, отделал, как котлету мясник. А Данила после в раздевалке вместо обезболивающего еще кокса нюхнул. Вот и отключился. Но до этого велел мне везти его к вам, а не домой к тетке. — Герман оглядывался. — Куда его положить?

— Вот сюда, на диван. Надо в «Скорую» звонить!

— Не надо в «Скорую». Я ж говорю — избили его, а он сразу в раздевалке за кокс. Врачи мигом учуют, что он в наркоте. Вы что, неприятностей ему хотите?

— Нет, не хочу, но я боюсь, может, ему сломали что-то — ребра?

— Нет, ребра целы. — Герман Дорф сгрузил Данилу на диван.

Как есть, в грязных берцах, в расстегнутой кожаной куртке, Данила лежал, запрокинув голову, и слабо постанывал. Глаза его закрыты. На Катю он никак не реагировал.

— Кокаин, — сказал Герман Дорф. — Я измучился с ним сегодня. Катя, у вас не найдется крепкого кофе?

Катя указала ему на кухню. Сама прошла в ванную, намочила полотенце и попыталась протереть Даниле лицо.

— In nubibus…

Он шептал это разбитыми губами.

— Вот именно — «в облаках», он сейчас там, далеко, — усмехнулся Герман. — Пусть лежит бревнышком. Знаете, Катя, он ведь книжный мальчик, а вот стал забиякой. Не бокс даже, а банальный мордобой. На этот раз в авторемонтной мастерской в Люблино. Народу съехалось смотреть — тьма… Ставки взлетели.

— И вы тоже посещаете такие мероприятия? — спросила Катя.

— Угу, не только Большой театр.

Четыре часа утра… Кофеварка пыхтит, мелет для крепчайшего эспрессо.

— Он настоял, чтобы я отвез его именно к вам, — повторил Герман.

Катя запахнула поплотнее махровый халат, что накинула на себя в спальне. Она чувствовала на себе его пристальный взгляд. Вот ведь как… Они практически не общались и не разговаривали до этого, так — пара фраз за столом и в ложе Большого театра.

Герман подошел к окну и встал рядом с ней.

— Как ни взглянешь в окно, все время темно, — сказал он. — Как в аду. Маленький такой местечковый ад…

— Кофе с сахаром? — спросила Катя.

— Горький. А где ваш муж?

— Он живет за границей. Мы никак не договоримся насчет развода.

— Значит, долго ждать?

— Чего?

— Когда вы станете свободной женщиной. — Герман усмехнулся. — Я не Данилу имею в виду. Нашему забияке никто не нужен. Учтите.

Катя ощущала смятение, она не понимала этого человека, которого она не воспринимала как мужчину, а лишь как возможного фигуранта, подозреваемого по делу об убийствах. Он и сейчас подозреваемый. Как и Данила. Но тот снова под дозой, а этот…