К центральным воротам, с внешней стороны которых расположились фургоны приехавшего театра (в городе лошадьми пользоваться нельзя, так не катить же свои фургоны самим артистам? Да и не пройдут они по улицам-тоннелям), Листик, Кираниэль и Гиналла отправились в сопровождении Суритэна. Шли очень запутанной дорогой, постоянно меняя направление, так чтоб сбить с толку сразу обнаруженную слежку, даже не столько слежку, сколько тех, кто попытался бы устроить засаду на пути этой внешне беззаботной компании. У городских ворот Гиналла, глядя на подбежавших сюда же, запыхавшихся эльфов в одежде без клановых знаков, громко сказала Гуртрурэну:

– Отец, мы с подругами хотим посмотреть на театр, да знаю я, что представление будет только послезавтра, мы просто посмотрим на их шатёр и декорации, я же никогда этого не видела. Осмотрим и вернёмся, потом пойдём к воительницам, Висанла обещала мне рассказать о маме!

Пока Гиналла говорила, Кираниэль украдкой показала Листику и Суритэну отряд воинов, приближавшихся к воротам и повернувших назад, когда к ним подбежал эльф без клановых отличий, из группы, что выскочила к надвратной башне вслед за Листиком и её друзьями. Уже за воротами, когда никто не мог подслушать, Гиналла, усмехаясь, сказала:

– Видели? За нами шли и пытались отследить наш маршрут, чтоб перехватить, но не смогли. У ворот бы не напали, опасались, что стражи вмешаются и заступятся, а вот когда мы отошли бы от ворот так, чтоб нас уже не было видно…

– Ага, я заметила и слежку, и тот отряд, кстати, там ещё два таких отряда, – кивнула Листик, Суритэн, криво усмехнувшись, добавил:

– Хорошо подготовились. У меня такое впечатление, что это не попытка выманить воинов отца, а полноценное нападения на нас. А такое количество воинов, чтоб наверняка с нами справиться, массой задавить. С вами, Ли и Гин, справиться! Для меня и троих достаточно, а вот вас они очень опасаются. О способностях Листика драться мало что знают, а вот как умеет это делать Гиналла, многие видели. И тогда, когда она вслепую дралась, и последние её поединки у ворот, на них смотрели не только стражники.

– А зачем именно на нас нападать? – удивилась Кираниэль, Суритэн пояснил:

– В заложники взять, а потом выставить свои условия и моему клану, и воительницам. Те воины, а кто тут может ещё ходить так обвешанный оружием, «медведи» были, на их одежде хоть и не было клановых знаков, но нескольких я узнал.

– Ага, – совсем как Листик произнесла Гиналла и, улыбаясь, продолжила: – Ага, за нами шли «медведи». Эти, что изображали гуляющих зевак, тоже они были. Теперь, услышав, что я сказала отцу, устроят засаду у резиденции воительниц. Зачем за нами гоняться, если уже знают, куда мы пойдём, вернувшись в город. Их не смущает даже то, что Листик святая, а Кира маг жизни, то есть тоже неприкосновенна!

– Ну, неприкосновенность магов жизни – чистая условность, – пожал плечами Суритэн и пояснил: – Маг жизни, как и маг-целитель, неприкосновенны. Но если они принадлежат к какому-то клану, то ему и служат, усиливая свой клан, поэтому при ведении боевых действий их стараются выбить первыми, не специально, а чисто случайно. Потом извинятся, если останется перед кем извиняться.

– Кланы, для них законы не писаны. А если клан вышел победителем, то закон устанавливает он, потому-то эльфы из кланов не любят, да что не любят – ненавидят воительниц! – с горечью сказала Гиналла.

– Понятно, святая ты или не святая, но если стоишь на пути у клана, вернее, его лорда, то становишься разменной монетой, как обычная эльфийка. Для достижения цели годятся все методы, а то, что при этом убили святую, то победителей не судят, – хмуро произнесла Кираниэль. Глянув на смутившегося Суритэна, обвиняющим тоном добавила: – А если и судят, то понятно как, ведь судят победители! Хоть и эльфы, но тёмные, недаром вы так называетесь!

– Ага, – кивнула Листик и, глянув на тоже смутившуюся Гиналлу, видно, слова Кираниэль её, как тёмную эльфийку, тоже задели, сказала: – Воительницы не такие! Они стараются делать так, чтоб был мир!

– Ага, – теперь кивнула светлая эльфийка, – воительницы хотят, чтоб был мир и порядок, за что и поплатились – их хотели уничтожить! Безжалостно уничтожить!

– Но стражей-то не трогают… – начал Суритэн, Кираниэль покачала головой:

– Пока не трогают, а может, и не будут трогать – оставят для того, чтоб охраняли город. Ведь охрана – это не дело воина. Помните как тот, который «медведь», рассказывал о засаде в лесу? Рассказывал, красуясь и совсем не думая, что охранники могут сопоставить выход в лес «медведей» сразу за «барсами» и баррикаду из толстых брёвен, которую увидев вепрей или услышав их топот, быстро не приготовишь. Такая баррикада, сложенная на дороге, готовится не на лесных зверей, те по дорогам не бегают, а на тех, кто ездит по дорогам. Настоящему воину, отважному герою, захотелось похвастаться перед стражниками, выполняющими рутинную и, можно сказать, чёрную работу. А о том, что они могут сопоставить факты и сделать соответствующие выводы «медведь» не подумал, считая своих слушателей тупыми или не смеющими что-либо предпринять против его грозного клана!

Пока так беседовали, дошли до фургонов театра, поставленных в круг. Круг был не полным, в нём был проход, как раз напротив входа в большой шатёр – театральный зал. Суритэн выразил удивление, что эти люди – артисты театра не боятся страшных зверей – огромных вепрей, недавно подходивших к городским воротам. Кираниэль, очередной раз презрительно хмыкнув, поинтересовалась у тёмноэльфийского юноши:

– А вот интересно, из твоих соплеменников кто-нибудь предупредил этих людей о грозящей им опасности? Те же «медведи» наших вепрей восприняли всерьёз, но никто из тех, что, как мы видели, ошивается у ворот, ничего не сказал людям – театральным артистам. Да и стражи ворот…

Насупился не только Суритэн, это сделала и Гиналла, она ведь тоже была тёмной, хоть и эльфийкой, а её отец – старший страж врат, и он был обязан предупредить людей из театра об опасности, но не сделал этого. Ответила на упрёк Кираниэль не Гиналла, а Листик:

– Кир, может, Гуртрурэн потому и не сказал, что видел этих вепрей и знает, насколько они опасны.

Сказав это, девочка захихикала, засмеялись и остальные, действительно, страшные лесные звери могли появиться только в присутствии Листика и Кираниэль, получается, что страж врат должен был сказать людям, чтоб те проявляли повышенную осторожность в присутствии подружек: рыжей девочки и светлой эльфийки. Так пересмеиваясь, при этом Суритэн предлагал Кираниэль для солидности водить за собой на верёвочке гигантского вепря, Листик и её друзья подошли к входу в шатёр, где стояли мужчина с женщиной. Если высокую женщину девочка видела в первый раз, то мужчину сразу узнала и поздоровалась:

– Привет, Гурумас!

– Листик? – удивился мужчина, а женщина внимательно, будто изучая, оглядела девочку, потом тоже поздоровалась. Когда процедура знакомства была окончена (женщина представилась как Заранта, недавно принятая в театр артистка), Гурумас пригласил всех в большой шатёр, сказав, что смотреть там особо не на что – обычная репетиция. Действительно – это была обычная репетиция, репетировали сцену спасения прекрасной принцессы не менее прекрасным принцем от очень кровожадных орков, пьеса «Прекрасная принцесса Замурлона» была знакомая Листику. В главной роли была Эльвириса, кивнув в сторону которой, Гурумас прошептал фразу, понятную только рыжей девочке, мол, кто бы сомневался. Орками командовал тоже знакомый Листику Гратам, а вот орков было в этот раз семеро: два знакомых артиста и пятеро незнакомых. Они по странному совпадению репетировали ту самую сцену, которую увидела Листик, когда вышла из лесу к фургонам театра. Но как она отличалась от той, если тогда прекрасный принц и орки бестолково махали бутафорскими мечами, то сейчас новички очень грамотно теснили принца. Гиналла и Суритэн многозначительно переглянулись, похоже, эти пятеро были неплохими воинами до того, как стали артистами, очень неплохими. Листик, когда Гиналла на неё посмотрела, согласно кивнула, сопроводив свой кивок обычным «ага». Это переглядывание не укрылось от Заранты, хоть внешне это никак не проявилось, но она сделала определённые выводы. А Листик, что-то почувствовавшая, глядя на новую артистку театра маэстро Бузульяно, скорее утверждая, чем спрашивая, сказала: