— Ах, монсеньор, монсеньор, когда вы говорите, как сейчас, меня охватывает такое счастье!

Когда девушка подняла глаза, в них стояли слезы, и тут, повинуясь внезапному порыву, она обняла его. Герцог освободился из ее рук и медленно встал с кресла.

— Уже поздно, и вам пора спать, — проговорил он. — Завтра нам обязательно предстоит решить, как действовать наилучшим образом при сложившихся обстоятельствах. Я думаю, что нам не помешало бы отправиться 6 лесной домик.

Аме тихо вскрикнула от радости:

— Неужели вы так считаете, монсеньор? Бог мой! Это было бы самой чудесной вещью на свете.

— Так вы уже устали от высшего общества? — спросил герцог. — Не забывайте о том, дорогая, что вы имели здесь огромный успех, и если теперь, пусть даже на короткое время, покинете Париж, ваше место первой красавицы незамедлительно может быть занято другой дебютанткой, и, когда вы вернетесь, окажется, что о вас уже все забыли, но, разумеется, кроме ваших врагов.

— Неужели вы думаете, что я хотела бы остаться в памяти у кого-нибудь, кроме вас? — тихо спросила девушка.

Герцог взглянул на нее и тут же отвернулся от этих наполненных обожанием глаз.

— Изабелла, — позвал он через открытое окно, — уже поздно и пора отправляться спать.

Он стоял, глядя в окно, повернувшись спиной к Аме и наблюдая, как Изабелла и Хьюго медленно подходили к дому по вымощенной тропинке, которая огибала бассейн с золотыми рыбками, — и тут он услышал едва доносившийся голос позади себя:

— Спокойной ночи, монсеньор. Я вас очень люблю. И кажется, с каждым днем все сильнее.

Однако на следующий день планам герцога Мелинкортского и Аме отправиться в лесной домик не суждено было сбыться: леди Изабелла пришла в ужас, узнав об этом намерении его светлости.

— Это было бы похоже на бегство! — воскликнула она. — В самом деле, Себастьян, должны же вы, в конце концов, понимать, что сегодня весь Париж только и будет заниматься тем, что обсуждать происшествие, случившееся прошлым вечером у кардинала. Те, кому его преосвященство стоит поперек горла, кто выступает против него, будут превозносить поступок Аме до небес.

Остальные же, которые успели проникнуться восхищением к этому чародею, а также те, кто из политических побуждений стараются поддерживать добрые отношения с принцем де Роганом, будут распространять злостную клевету и постараются выставить нас в ужасном свете. Исчезнуть сейчас из Парижа значит отдать все карты последним. А кроме того, разве вы забыли, какой сегодня день?

— А какой сегодня день? — повторил герцог вопрос леди Изабеллы. — Разве он чем-то примечателен?

— Примечателен, да еще как, — ответила леди Изабелла. — Ведь сегодня — двадцать первое июня.

— Прошу извинить, но это число не вызывает в моей памяти никаких ассоциаций, — проговорил герцог.

— Воистину, Себастьян, я перестаю верить, что вы способны запомнить хоть слово из того, что я вам говорю, — посетовала Изабелла, после чего рассмеялась. — Знаете, наш разговор напоминает мне сцену, в которой жена упрекает своего забывчивого мужа; ведь всего два дня назад я говорила вам, Себастьян, что должно произойти вечером.

— Я вспомнила! — воскликнула Аме. — Сегодня устраивается прием в честь шведского короля.

— Ну разумеется, именно это, — проговорила леди Изабелла, — и, как вам должно быть хорошо известно, Себастьян, королева просила, чтобы на этом приеме присутствовали все мы. Судя по всему, прием должен быть отменным — начнется он с представления, даваемого собственным театром Ее Величества, а завершится балом в садах Трианона.

— Да, по сравнению с этим моя затея кажется вам скучной, — согласился герцог. — А что, мы должны появиться на этом приеме обязательно все?

— Обязательно должны, — настаивала леди Изабелла. — Начнем с того, что пренебрежение особым приглашением королевы само по себе было бы чрезвычайно вызывающим поступком. А исчезнуть в такое время из Парижа и поселиться в лесном доме, как называет его Аме, значит породить злые сплетни.

— Что ж, тогда нам обязательно следует пойти на этот прием, — вздохнув, проговорил герцог.

— Перестаньте, Себастьян, не принимайте такой удрученный вид, — сказала леди Изабелла. — Когда вы окажетесь там, полагаю, вам понравится этот вечер. Можно с уверенностью сказать, что спектакль будет превосходным, потому что королева имеет твердое намерение произвести сильное впечатление на одно лицо из свиты шведского короля, хотя сам царственный повелитель этой особы и не вызывает у Ее Величества никакой симпатии. Вспомните, как король Густав вызывал у нее антипатию в свой прошлый визит, — тогда Мария-Антуанетта была еще только женой дофина, — подарив бриллиантовое колье редкой красоты собаке мадам дю Барри .

— Ас какой стати королеве нужно произвести впечатление на кого-то из королевской свиты? — наивно поинтересовалась Аме.

Изабелла рассмеялась.

— Сплетницы говорят, что граф Аксель Ферзен — юноша с весьма приятной наружностью, — ответила она. — По крайней мере сегодня вечером мы сможем убедиться в этом сами; да, и не забудем о том, что все гости должны быть одеты в белое.

— В белое! — удивленно воскликнул герцог. — Так мы все будем вроде привидений?

— Вполне возможно, что когда-нибудь люди будут Думать о нас, как о призраках, — с грустью в голосе проговорила девушка. — Может быть, через много-много лет мы будем казаться привидениями, которые бродят во дворце, к тому времени здесь будут жить совершенно другие люди и приходить зеваки, чтобы поглазеть на места, где мы когда-то смеялись и развлекались.

Изабелла вздрогнула:

— Что за странные мысли! Не представляет никакого труда думать о прошлом, но, если вдруг в какую-то минуту приходит мысль, что настанет будущее, в котором все мы будем в прошлом, меня охватывает ужас.

— Думаю, что обо мне в будущем вряд ли кто вспомнит, — проговорила девушка, — а вот о вас, монсеньор, будут наверняка помнить всегда. А все ваши прапраправнуки будут воспитаны добрыми, отважными и сильными, чтобы оказаться достойными вашей памяти.

Изабелла рассмеялась несколько язвительно.

— Какой вздор! Если они и будут когда-нибудь говорить о нем, то, скорее всего, как о «злом герцоге»! — воскликнула она. — Не могу представить себе, чтобы кто-то в будущем вспоминал о нем как о Себастьяне Добром.

Герцог отвернулся к окну с таким видом, будто все эти разговоры наскучили ему, и тут леди Изабелла внезапно встретилась взглядом с удивительно ясными глазами Аме.

— Мадам, я люблю вас и всегда буду очень признательна вам за доброту, которую вы проявили в отношении меня, но вы ни в коем случае никогда не должны говорить о монсеньере в подобном тоне. Уверяю вас, что отношение его светлости ко мне всегда было хорошим и добрым. Я видела, как он сражался за меня с такой отвагой, на которую не способен был бы другой человек.