– Сегодня? – растерялась она. – Я… не знаю… Я… натворила?..

– Хороша-а-а, – протянула Нурия. – А кто перед Чави голыми коленками сверкал, плечи оголял и всячески его провоцировал?! И теперь невинную овечку строишь? Овца ты, а не овечка!

– Да что с тобой?! – взревел Давид, довольно сильно дернув подругу за локоть. – Пойдем! Идем, говорю!

– Спокойной ночи, Нурия! – приторно-вежливым голосом попрощался Рауль. – Встретимся за завтраком!

– Бесстыжая, говоришь?! – вдруг выкрикнула с нехорошей улыбкой Лаура вслед Давиду и Нурии. – Хорошо, пусть бесстыжая, но я не лью лживые слезы сожаления, как ты! Ты скорбишь лишь на публику, но в душе совершенно не печалишься! Потому что это сделала ты! Ты!

– Что ты такое говоришь? – развернулась к Лауре Нурия. И ее бледное лицо с неровными пятнами румянца вдруг исказил страх.

– Нурия, пойдем! – потащил ее за руку Давид, намеренно не глядя на сестру Рауля. Но когда они вновь развернулись, чтобы уйти, Лаура бросила им в спины последний камень:

– Убийца!

* * *

Мое прошлое, мое забытое прошлое возвращается ко мне, и как волнительно вновь вспоминать утраченную жизнь. Я склеиваю ее из отдельных эпизодов – как порезанную на кадры пленку, надеясь когда-нибудь «увидеть» целиком.

…Я вновь встречаюсь во снах с моей бедной матерью…

Ее смоляные волосы скрыты под белой косынкой, подол цветастого платья подоткнут. Сверкая голыми икрами, шлепая резиновыми тапками, обутыми на босые ноги, она руками моет каменную лестницу. «Мария!» – кричит мама, оглядываясь на меня, убирающую в шкаф посуду. И волна радости затапливает мою душу: я вспоминаю свое имя. Мария…

…Я медленно бреду за отцом по узкой улочке-желобу меж каменных домов, построенных впритык друг к другу. Яркое солнце слепит так, что я иду, почти не разбирая дороги. Только вижу, как ветер надувает рубашку моего отца, заправленную в летние брюки. И я следую за этим «парусом». А ветер вдруг срывает с меня белую панаму, и я с визгом бросаюсь догонять ее. «Держи», – протягивает мне кто-то панаму. Я поднимаю глаза и вижу его. Анхеля.

…Отец открывает передо мной дверь. Тихонько звякает колокольчик, извещая о нашем приходе. Переступив порог, мы спускаемся на три ступени и оказываемся в полутемном помещении, плотно заставленном любопытными вещицами. Старой мебелью, патефонами, чьи раструбы, похожие на цветки вьюнка, повернуты к окну, будто в поисках солнечного света, потрепанными чемоданами, музыкальными инструментами, статуэтками… Эта лавка друга отца, торговца антиквариатом, похожа на сундук с сокровищами. Они, мой отец и сеньор Альваро (о, я даже вспоминаю его имя!), и сдружились когда-то давно, еще в молодости, из-за любви к старым вещам. Сеньор Альваро занимается их поиском и продажей. Моему же отцу нравится обставлять подобными вещами свой дом. Кресла, буфет, пианино – все было приобретено здесь. На этот раз мы пришли за зеркалом, взамен того, что я случайно разбила в ванной. Отец считает, что все в нашем доме должно дышать стариной. Мой сумасшедший отец… Я с любовью и нежностью смотрю на его затылок с поредевшими волосами. Зная, что разговор двух друзей затянется надолго, оставляю их и рассматриваю предметы, переходя от одного к другому, пока не оказываюсь в дальнем углу лавки. «Привет!» – слышу я вдруг. Обернувшись, вижу Анхеля, протирающего раму выставленного на продажу зеркала. «С наступающим Рождеством!» – приветствует он меня. А я от волнения не могу произнести ни слова…

Наверное, мои воспоминания смешиваются с воспоминаниями девушки, чье тело я заняла, потому что следующий эпизод никак не может принадлежать моему прошлому. Я вижу события как бы со стороны. Смеющаяся компания позирует на фоне широкой улицы с плотным потоком машин. Мне знакома и девушка – та, чьим телом я завладела, и молодой человек – ее брат. Другую же красавицу, высокую, с надменным взглядом королевы, я не видела среди гостей дома. Обнявшись, брат с сестрой хохочут, так как молодой человек с фотоаппаратом в руках не столько пытается сделать кадр, сколько паясничает – корчит рожи, смешно двигает надетым ради забавы клоунским носом-шариком. Брат с сестрой хохочут до тех пор, пока «королева» с надменным взглядом, не выдержав, не выходит из кадра. Выхватив из рук парня с клоунским носом фотоаппарат, она заставляет его занять ее место. Теперь смеются они втроем – два парня и зажатая между ними хрупкая девушка. Другая, с фотоаппаратом, что-то говорит и указывает рукой на показавшийся на дороге красный двухэтажный автобус. Компания выстраивается в ожидании желаемого кадра, но едва автобус появляется за их спинами, а «королева» наводит объектив, как два молодых человека и девушка, обнимающая их обоих, сгибаются пополам от нового приступа хохота. Я вижу, как красавица с досадой опускает фотоаппарат, провожая взглядом уехавший автобус. Высокий молодой человек подхватывает ее на руки и кружит прямо посреди людского потока. Его сестра, улыбаясь, смотрит на них. Но я замечаю взгляд, каким ласкает ее профиль молодой человек с клоунским носом. Взгляд, полный сожаления, нежности, грусти и восхищения… Мне хочется задержаться в этом счастливом чужом сне, но меня будят чьи-то крики. Опять ссора? Неудивительно. Проснувшееся зло сталкивает людей, провоцирует конфликты, чтобы питаться слезами и обидами. Питаться, множиться, набираться сил.

Я торопливо выхожу в коридор и застаю уже расходящиеся пары. Но в воздухе уже витает зло, а холод только подтверждает его присутствие. Я так увлеклась воспоминаниями о старой жизни, что почти перестала думать о взволновавшем меня «цветке», о нависшей над нами беде.

«Овца ты, а не овечка!» – слышу я, и это оскорбление не то чтобы задевает меня, но мгновенно пробуждает все плохое, чем заразило меня зло.

«Убийца!» – кричу я. И мне доставляет радость видеть страх, исказивший и без того некрасивое лицо преступницы.

Но радость моя тает, когда я перевожу взгляд на «брата». И ужас наполняет меня. Как я могла забыть!

Ему нельзя находиться здесь, соседствовать со злом, дразнить его запахом свежей крови…

Поздно.

* * *

– Рауль, и что ты думаешь обо всем этом? – спросила я, нервно расхаживая по комнате. То ли от возбуждения, то ли от того, что отопление заработало в полную силу, я чувствовала жар, хоть и была одета лишь в тонкую пижаму.

– Думаю, срочно нужно искать ключи и выбираться отсюда. А если они не найдутся, придумать другой способ выйти. Развинтить замок в двери, выломать решетку на окне. И как можно скорей.

В отличие от меня, нервно мельтешившей, Рауль казался спокойным. Я остановилась напротив него и спросила:

– Ты тоже считаешь, что с домом не все в порядке?

– С нами что-то не в порядке. Но не знаю, в чем кроется причина – в подмешанном в питье или еду каком-то веществе, в особом воздухе, в том, что мы оказались запертыми и это всех угнетает, или в накопившихся в парах конфликтах… Не знаю, Анна, но то, что происходит, ненормально.