Совершенной дикостью – было то, что чем больше он боролся с этим режимом, несомненно, преступным, преступным и против Аллаха и против людей – тем выше он поднимался по карьерной лестнице, скользкой и опасной как и все карьерные лестницы в мире. То, что он занял такой высокий пост – а в восточных государствах начальник личной охраны обычно ближе, чем военный министр, потому что министр защищает всех, а начальник охраны – себя, любимого. Он понимал, что на этой должности уже вряд ли сможет вести себя как раньше. Хотя бы потому, что раньше – он был одним из многих. А сейчас он – особо приближенное лицо, и каждый его шаг – будут отслеживать десятки злобных и враждебных глаз, только и думающих о том, как его уничтожить.

Насколько он знал, ни один человек из его предшественников не умер собственной смертью…

Не знал он, и что теперь делать. Вообще, он и давно мог просто убить эмира – просто выстрелить в него и все, а потом и самому принять шахаду. Но кое-что – его останавливало…

Он и до этого много размышлял – а связавшись с Идаратом, его мысли просто нашли свое подтверждение только и всего. Дело не в эмире – убей его и придет другой. Раз за разом, век за веком – сменялись правители этой земли, но народ, простой народ, как жил плохо, так и живет. Эмиры могли быть разными – жестокими, корыстными, даже добрыми, как вспоминали убитого неизвестно кем князя (хотя, как раз таки известно) – но это мало что меняло. Ну, было меньше казней и меньше такого безумия, как происходит сейчас. Ну, кто-то жил немного лучше, имел немного больше еды, чтобы прокормит себя и семью.

Но и только.

Что-то было не так в системе, в самом мироустройстве как таковом. Что-то, что не позволяло людям становиться такими, какими они хотят быть, а не такими, какими их вынуждают стать обстоятельства. И это что-то – не ограничивалось одним человеком у власти. И без того, чтобы убрать это что-то – лучше не будет…

– Али-эфенди…

Али, погруженный в свои мысли вздрогнул от неожиданности – англичане учили его, что надо всегда быть наготове – но он пропустил момент. Рука машинально легла на пистолет…

Двор – освещался масляными фонарями, они светили ярко и копотно, но недостаточно сильно и свет – не давал видеть то, что скрывается в темных углах, подобно нечисти, ждущей своего часа. Вот из одного из таких темных углов и выступил Джонатан-хаджи – с неизменной ироничной улыбкой на устах, одетый как местный.

– Салам алейкум…

– Ва алейкум ас-салам. Мои поздравления, друг…

Джонатан-хаджи подошел ближе

– Как ты узнал о том, что будет? – тихо спросил он

Вот оно!

Увидев, как Али тащит пистолет из кобуры – Джонатан-хаджи покачал головой

– Не делай этого, друг. Я здесь один и никто не знает о том, что я здесь. Хочешь – проверь.

Али не верил ему. Потому что вся предыдущая его жизнь, полная опасности, весь опыт, накопленный поколениями предков, говорили… да что там говорили – они кричали ему: не верь! не верь! не верь!

– Эмир Абу – подлый ублюдок, попирающий законы шариата и все моральные нормы, какие только могут быть в любом народе – сказал Джонатан-хаджи, совершенно не боясь того, что Али застрелит его и бросится бежать – само его существование является оскорблением Аллаха. Он убийца и узурпатор, захвативший власть и издевающийся над людьми. Ты думаешь, если я кяффир – я всего этого не вижу?

Али лихорадочно соображал. Никому, никогда – не сошли бы с рук такие слова здесь. Даже если кто-то прячется в темноте, поджидая – все равно, они донесут. Даже если эмир договорился с англизами – все равно, ему это донесут, и он такого не потерпит. Эмир никогда не доверял англичанам и подозревал их в двойной игре – а параноидальному уму надо совсем немного, чтобы дать ход своим подозрениям. На Востоке – совсем по-иному ценят слова, и таких слов – будет достаточно, чтобы сделать выводы. Учась в диверсионной школе в горах Дофара – он сам слышал, как англичане в гневе говорили друг другу такие слова, за которые следовало бы немедленно зарезать – а потом смеялись и хлопали друг друга по плечу, извиняясь простыми словами, даже не платя выкупа за оскорбление. Если эмир узнает, что Джонатан-хаджи сказал про него такое – он его, конечно, сразу не убьет – но жить ему останется совсем недолго. И он будет не первым англичанином здесь, который умер от лихорадки, от пищевого отравления или от пули бандита на дороге. Далеко не первым.

Если Джонатан-хаджи говорит такое – возможно, он и в самом деле так думает. Тем более – Али раньше не замечал в нем проявлений уважения к эмиру и его действиям, за исключением явно фальшивых и наигранных.

– Осторожнее со словами, Джонатан-хаджи – сказал Али – вы говорите не думая, а у стен здесь есть уши.

– Я несколько лет странствовал по Востоку – сказал Джонатан-хаджи – и думаю, ваш народ достоин другой судьбы, нежели судьба игрушки в руках грязного и корыстного извращенца. Если хочешь поговорить об этом – давай, поговорим…

И Али пошел за англизом. Все-таки – обучение в британской диверсионной школе не проходило даром, и те, кто там учился – все еще воспринимали англичан как некую высшую, справедливую силу. Хотя постепенно и разочаровывались.

* * *

– Идарат?

Али промолчал

– Расскажи мне про них. Что они хотят? Почему ты примкнул к ним. Что тебе показалось правильным у них?

– Вам не понять. Сэр.

– Отчего же? – когда офицер британской Секретной разведывательной службы хотел быть убедительным, у него это обычно получалось очень хорошо – хочешь, я расскажу о себе? Моя мать была арабкой, а мой отец – британским офицером, и они полюбили друг друга. За это – моего отца изгнали из армии и из приличного общества, подвергли остракизму… ты знаешь, что это такое? Сделали изгоем. Но мой отец не сдался и не отказался от своей судьбы. Я сам поступил в Сандхерст только с третьего раза – потому что я был полукровкой и сыном изгоя. И меня всегда тянуло на Восток – половина моей крови здесь, половина моей Родины – здесь. Арабы – мой народ в такой же степени – как и англичане. И ты говоришь мне, что я не пойму?!

Али собрался с мыслями. Было понятно, что англичанин просто так не отстанет. Но можно ли ему верить?

– Я сын горца. С детства – я знаю, что такое голод и лишения. Всякий раз, как только отец уходил из дома – мы знали, что он может не вернуться. Мы жили так, как жили наши отцы и деды – но никто не задавал себе такой вопрос: а почему мы так живем? Никто…

– Но ты его задал. И? Какой ответ ты на него нашел?

– Все потому, что есть не только верные и неверные, сэр. Есть бедные, и есть богатые. И в этом то вся проблема…